Это задание - сложнее обычного. Зато интереснее. Попробуем окунуться в идейные, теоретические споры 1917 года. Перед нами - два крупных теоретика социализма, два деятеля, стоявшие у истоков коммунистической партии: Ленин и Богданов. Если первый известен широко, то последнего надо представить.
   Александр Александрович Богданов (настоящая фамилия - Малиновский) (1873-1928). Один из первых вождей большевиков. Автор фантастических романов "Инженер Мэнни" и "Красная звезда". Эти коммунистические утопии оказали немалое влияние на формирование представлений о будущем у многих большевиков. Человек резкий и решительный. В революции 1905 года обеспечивал поставки оружия рабочим; после её поражения выступал левее самого Ленина (требовал бойкота думских выборов). Впрочем, причиной разрыва с большевиками стали не организационные вопросы, а теоретические. Ленин, приняв марксизм, уточнял и развивал его применительно к практическим потребностям российской революции. Богданов же, приняв марксизм, старался его дополнить (так появилась его "организационная наука" - тектология). На этой почве сблизился с Луначарским - тот тоже скорее философ, чем политик. Вскоре Богданов и вовсе оставил революционную деятельность. Вернувшись из эмиграции, воевал в Первую мировую врачом - по основной специальности.
   Надежды большевиков на мировую революцию Богданов считал преждевременными и эксперимент по строительству социализма наблюдал "со стороны": работал в Пролеткульте, преподавал, занимался наукой. Не только философией: последние два года жизни возглавлял первый в мире Институт переливания крови. Умер в результате опыта, проведённого на себе. На его похороны вышло всё руководство ВКП(б).
   В письме Богданова мы встречаем хорошо знакомое понятие "военный коммунизм" в неожиданном значении - применительно к Первой мировой войне. Само по себе это хороший повод к размышлению; к сравнению периодов до и после Февраля 1917-го.
   Впрочем, не это сейчас главное. Богданов в ноябре 1917-го говорит о "военном коммунизме", Ленин тремя месяцами ранее со ссылкой на немецких социалистов использует понятие "военный социализм". Стало быть, обобщение наблюдаемых фактов они делают одинаково. Но сколь расходится осмысление! Вот с этим-то и надо разобраться.
   Для Богданова это - "ублюдок", ступенька вниз по сравнению с довоенным капитализмом. Богданов, с его организационной наукой, понимает, что прогресс есть движение от простого к сложному. "Военный коммунизм" идет от сложного к простому, значит, это не прогресс, а регресс.
   Напротив, для Ленина новые условия - шаг вверх по лесенке, ведущей к коммунистическому идеалу. Его логика тоже понятна. Ведь усиление централизованного вмешательства в экономику (сначала со стороны частных монополий, а затем и со стороны государства) соответствует логике всего капиталистического развития, которую он ещё на исходе минувшего века столь основательно проследил в книге "Развитие капитализма в России".
   Итак: одно явление, две разительно несхожих глубоко обоснованных оценки. Кто же прав? Высшая оценка за это задание - пять баллов.

   […] Об империализме говорят все. Но империализм есть не что иное, как монополистический капитализм.
   Что в России тоже капитализм стал монополистическим, об этом "Продуголь", "Продамет", сахарный синдикат и пр. свидетельствуют достаточно наглядно. Тот же сахарный синдикат показывает нам воочию перерастание монополистического капитализма в государственно-монополистический капитализм.
   А что такое государство? Это организация господствующего класса, - например, в Германии юнкеров и капиталистов. Поэтому то, что немецкие Плехановы (Шейдеман, Ленч и др.) называют "военным социализмом", на деле есть военно-государственный монополистический капитализм или, говоря проще и яснее, военная каторга для рабочих, военная охрана прибылей капиталистов.
   Ну, а попробуйте-ка подставить вместо юнкерски-капиталистического, вместо помещичье-капиталистического государства государство революционно-демократическое, т. е. революционно разрушающее всякие привилегии, не боящееся революционно осуществлять самый полный демократизм? Вы увидите, что государственно-монополистический капитализм при действительно революционно-демократическом государстве неминуемо, неизбежно означает шаг и шаги к социализму!
   Ибо если крупнейшее капиталистическое предприятие становится монополией, значит оно обслуживает весь народ. Если оно стало государственной монополией, значит государство (т. е. вооруженная организация населения, рабочих и крестьян, в первую голову, при условии революционного демократизма) - государство направляет все предприятие - в чьих интересах?
   - либо в интересах помещиков и капиталистов; тогда мы получаем не революционно-демократическое, а реакционно-бюрократическое государство, империалистскую республику,
   - либо в интересах революционной демократии; тогда это и есть шаг к социализму.
   Ибо социализм есть не что иное, как ближайший шаг вперед от государственно-капиталистической монополии. Или иначе: социализм есть не что иное, как государственно-капиталистическая монополия, обращенная на пользу всего народа и постольку переставшая быть капиталистической монополией.
   Тут середины нет. Объективный ход развития таков, что от монополий (а война удесятерила их число, роль и значение) вперед идти нельзя, не идя к социализму. […]
   Диалектика истории именно такова, что война, необычайно ускорив превращение монополистического капитализма в государственно-монополистический капитализм, тем самым необычайно приблизила человечество к социализму.
   Империалистская война есть канун социалистической революции. И это не только потому, что война своими ужасами порождает пролетарское восстание, - никакое восстание не создаст социализма, если он не созрел экономически, - а потому, что государственно-монополистический капитализм есть полнейшая материальная подготовка социализма, есть преддверие его, есть та ступенька исторической лестницы, между которой (ступенькой) и ступенькой, называемой социализмом, никаких промежуточных ступеней нет. […]
   

   […] Довод третий: пролетариат "не сможет технически овладеть государственным аппаратом". Это, пожалуй, самый обычный, наиболее ходкий довод. […]
   "Овладеть" "государственным аппаратом" и "привести его в движение" пролетариат не может. Но он может разбить все, что есть угнетательского, рутинного, неисправимо-буржуазного в старом государственном аппарате, поставив на его место свой, новый аппарат. Этот аппарат и есть Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. […]
   Главная трудность пролетарской революции есть осуществление во всенародном масштабе точнейшего и добросовестнейшего учета и контроля, рабочего контроля за производством и распределением продуктов. […]
   Когда мы говорим: "рабочий контроль", ставя этот лозунг всегда рядом с диктатурой пролетариата, всегда вслед за ней, то мы разъясняем этим, о каком государстве идет речь. Государство есть орган господства класса. Какого? Если буржуазии, то это и есть кадетски-корниловски-"керенская" государственность, от которой рабочему народу в России "корнилится и керится" вот уже больше полугода. Если пролетариата, если речь идет о пролетарском государстве, т. е. о диктатуре пролетариата, то рабочий контроль может стать всенародным, всеобъемлющим, вездесущим, точнейшим и добросовестнейшим учетом производства и распределения продуктов.
   В этом главная трудность, в этом главная задача пролетарской, т. е. социалистической, революции. Без Советов эта задача, по крайней мере для России, была бы неразрешима. Советы намечают ту организационную работу пролетариата, которая может решить задачу всемирно-исторической важности.
   Здесь мы подошли к другой стороне вопроса о государственном аппарате. Кроме преимущественно "угнетательского" аппарата постоянной армии, полиции, чиновничества, есть в современном государстве аппарат, связанный особенно тесно с банками и синдикатами, аппарат, который выполняет массу работы учетно-регистрационной, если позволительно так выразиться. Этого аппарата разбивать нельзя и не надо. Его надо вырвать из подчинения капиталистам, от него надо отрезать, отсечь, отрубить капиталистов с их нитями влияния, его надо подчинить пролетарским Советам, его надо сделать более широким, более всеобъемлющим, более всенародным. И это можно сделать, опираясь на завоевания, уже осуществленные крупнейшим капитализмом (как и вообще пролетарская революция, только опираясь на эти завоевания, способна достигнуть своей цели).
   Капитализм создал аппараты учета вроде банков, синдикатов, почты, потребительных обществ, союзов служащих. Без крупных банков социализм был бы неосуществим.
   Крупные банки есть тот "государственный аппарат", который нам нужен для осуществления социализма и который мы берем готовым у капитализма, причем нашей задачей является здесь лишь отсечь то, что капиталистически уродует этот превосходный аппарат, сделать его еще крупнее, еще демократичнее, еще всеобъемлющее. Количество перейдет в качество. Единый крупнейший из крупнейших государственный банк, с отделениями в каждой волости, при каждой фабрике - это уже девять десятых социалистического аппарата. Это - общегосударственное счетоводство, общегосударственный учет производства и распределения продуктов, это, так сказать, нечто вроде скелета социалистического общества.
   Этот "государственный аппарат" (который является не вполне государственным при капитализме, но который будет вполне государственным у нас, при социализме) мы можем "взять" и "привести в движение" одним ударом, одним указом, ибо фактическую работу счетоводства, контроля, регистрации, учета и счета выполняют здесь служащие, большинство которых сами находятся в пролетарском или полупролетарском положении.
   Одним указом пролетарского правительства этих служащих можно и должно перевести на положение государственных служащих - подобно тому, как сторожевые псы капитализма, вроде Бриана [2] и других буржуазных министров, одним указом переводят бастующих железнодорожников на положение государственных служащих. Таких государственных служащих нам понадобится много больше, и их можно получить больше, ибо капитализм упростил функции учета и контроля, свел их к сравнительно несложным, доступным всякому грамотному человеку записям.
   "Огосударствление" массы служащих банковых, синдикатских, торговых и пр. и пр. - вещь вполне осуществимая и технически (благодаря предварительной работе, выполненной для нас капитализмом и финансовым капитализмом) и политически, при условии контроля и надзора Советов. […]
   Принудительное синдицирование, т. е. принудительное объединение в союзы под контролем государства, вот что капитализм подготовил, вот что в Германии осуществило государство юнкеров, вот что вполне будет осуществимо в России для Советов, для диктатуры пролетариата, вот что даст нам "государственный аппарат" и универсальный, и новейший, и небюрократический. […]

   […] Не вижу ничего смешного в том, часто нелепом, но почти всегда вынужденном, что у вас делается. Трагизм нашего положения не только вижу, но думаю, что вы-то видите его далеко не вполне, попробую даже выяснить его - по-своему.
   Корень всему - война. Она породила два основных факта: 1) экономический и культурный упадок; 2) гигантское развитие военного коммунизма.
   Военный коммунизм, развиваясь от фронта к тылу, временно перестроил общество: многомиллионная коммуна армии, паек солдатских семей, регулирование потребления применительно к нему, нормировка сбыта, производства. Вся система государственного капитализма есть не что иное, как ублюдок капитализма и потребительного военного коммунизма, - чего не понимают нынешние экономисты, не имеющие понятия об организационном анализе. Атмосфера военного коммунизма породила максимализм...
   В России максимализм развился больше, чем в Европе, п[отому] ч[то] капитализм у нас слабее, и влияние военного коммунизма, как организационной формы, соотносительно сильнее. Социалистической рабочей партией была раньше большевистская. Но революция под знаком военщины возложила на нее задачи, глубоко исказившие ее природу. Ей пришлось организовать псевдосоциалистические солдатские массы (крестьянство, оторвавшееся от производства и живущее на содержании государства в казарменных коммунах). Почему именно ей? Кажется просто потому, что она была партией мира, идеала солдатских масс в данное время. Партия стала рабоче-солдатской. Но что это значит? Существует такой тектологический закон: если система состоит из частей высшей и низшей организованности, то ее отношение к среде определяется низшей организованностью. Например, прочность цепи определяется наиболее слабым звеном, скорость эскадры - наиболее тихоходным кораблем и пр. Позиция партии, составленной из разнородных классовых отрядов, определяется ее отсталым крылом. Партия рабоче-солдатская есть объективно просто - солдатская. И поразительно, до какой степени преобразовался большевизм в этом смысле.
   Он усвоил всю логику казармы, все ее методы, всю ее специфическую культуру и ее идеалы. Логика казармы, в противоположность логике фабрики, характеризуется тем, что она понимает всякую задачу как вопрос ударной силы, а не как вопрос организационного опыта и труда. Разбить буржуазию - вот и социализм. Захватить власть, тогда все можем. Соглашение? Это зачем? Делиться добычей? Как бы не так: что? иначе нельзя? Ну, ладно, поделимся. - А, стой! Мы опять сильнее! Не надо… и т.д. ...
   Социалистической революции в Европе теперь не будет: не на том уровне культуры и организованности стоит ее рабочий класс, возраст его ясно засвидетельствован историей войны. Там будет ряд революций характера ликвидационного, уничтожающих наследство войны: авторитарность (олигархию, диктатуру властей), задолженность (следовательно "гипертрофию рентьерства"), остатки национального угнетения, вновь созданную войною и фиксированную государственным капитализмом обособленность наций и пр. - работы много. В России же солдатско-коммунистическая революция есть нечто скорее противоположное социалистической, чем ее приближающее […]

  [1] Ленин перечисляет здесь доводы, приводимые противниками большевиков в пользу невозможности социалистической революции.
  [2] Бриан (Briand) Аристид (1862-1932) - французский государственный деятель и дипломат. В 1910 году, в должности председателя правительства Франции, жёстко подавил забастовку железнодорожников, объявив железные дороги на военном положении.