Последние дни императорской власти.

   Александр Александрович Блок с восторгом встретил свержение царизма, был одним из активных общественных деятелей в дни и месяцы после Февральской революции. Участвовал в работе Чрезвычайной следственной комиссии по делам бывших царских министров. По итогам этой работы в 1921 году и появилась его книга "Последние дни императорской власти".
   Ознакомившись с сокращённым вариантом этой книги, дайте свое описание последних дней императорской власти. Постарайтесь при этом ответить на следующие вопросы:
   1) Как описывает А. Блок "болезнь государственного тела России", каковы симптомы болезни?
   2) Каковы были настроения российского общества накануне Февральской революции? Какие приводимые автором примеры кажутся вам наиболее разительными? Какую роль в обострении политической ситуации играл продовольственный вопрос?
   3) Опираясь на секретные доклады департамента полиции, можете ли вы выделить круги или группы, на которые в той ситуации могла бы опереться императорская власть?
   4) Не составляя хронику февральского переворота, не вдаваясь подробно в обстоятельства отречения царя, расскажите об общей диспозиции - о том, как ведут себя в решающие для России дни и часы: народ Петрограда, армия, Дума, отдельные думские деятели, правительство, армейские верхи, императрица, император Николай II. Может быть, чье-то поведение заслужило ваше внимание и уважение. Чье?
   Время выступления - 9-11 минут. Высшая оценка - 15 баллов. Учитываются полнота (не путать с подробностью), самостоятельность и логичность изложения, качество подачи материала.

АЛЕКСАНДР БЛОК

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ
ИМПЕРАТОРСКОЙ ВЛАСТИ


ПО НЕИЗДАННЫМ ДОКУМЕНТАМ СОСТАВИЛ
АЛЕКСАНДР БЛОК

I.
СОСТОЯНИЕ ВЛАСТИ.

Блок Александр Александрович    На исходе 1916 года все члены государственного тела России были поражены болезнью, которая уже не могла ни пройти сама, ни быть излеченной обыкновенными средствами, но требовала сложной и опасной операции. Так понимали в то время положение все люди, обладавшие государственным смыслом; ни у кого не могло быть сомнения в необходимости операции; спорили только о том, какую степень потрясения, по необходимости сопряженного с нею, может вынести расслабленное тело. По мнению одних, государство должно было и во время операции продолжать исполнять то дело, которое главным образом и ускорило рост болезни: именно, вести внешнюю войну; по мнению других, от этого дела оно могло отказаться.
   Главный толчок к развитию болезни дала война; она уже третий год расшатывала государственный организм, обнаруживая всю его ветхость и лишая его последних творческих сил. Осенний призыв 1916 года захватил тринадцатый миллион землепашцев, ремесленников и всех прочих техников своего дела; непосредственным следствием этого был-паралич главных артерий, питающих страну; для борьбы с наступившим кризисом неразрывно связанных между собою продовольствия и транспорта требовались исключительные люди и исключительные способности; между тем, власть, раздираемая различными влияниями и лишенная воли, сама пришла к бездействию; в ней, по словам одного из ее представителей; не было уже ни одного "боевого атома", и весь "дух борьбы" выражался лишь в том, чтобы "ставить заслоны".
   Император Николай II, упрямый, но безвольный, нервный, но притупившийся ко всему, изверившийся в людях, задерганный и осторожный на словах, был уже "сам себе не хозяин". Он перестал понимать положение и не делал отчетливо ни одного шага, совершенно отдаваясь в руки тех, кого сам поставил у власти. Распутин говорил, что у него "внутри недостает". Имея наклонность к общественности, Николай II боялся ее, тая давнюю обиду на Думу. Став верховным главнокомандующим, император тем самым утратил свое центральное положение, и верховная власть, бывшая и без того "в плену у биржевых акул", распылилась окончательно в руках Александры Федоровны и тех, кто стоял за нею.
   Императрица, которую иные находили умной и блестящей, в сущности, давно уже направлявшая волю царя и обладавшая твердым характером, была всецело под влиянием Распутина, который звал ее Екатериной II, и того "большого мистического настроения" особого рода, которое, по словам Протопопова [1], охватило всю царскую семью и совершенно отделило ее от внешнего мира. Самолюбивая женщина, "относившаяся к России, как к провинции мало культурной" и совмещавшая с этим обожание Распутина…; женщина, воспитанная в английском духе и молившаяся вместе с тем в "тайничках" Феодоровского Собора, - действительно управляла Россией. "Едва ли можно сохранить самодержавие,- писал около нового года придворный историограф, генерал Дубенский,-слишком проявилась глубокая рознь русских интересов с интересами Александры Федоровны".
   В "мистический круг" входила наивная, преданная и несчастливая подруга императрицы А. А. Вырубова, иногда судившая царя "своею простотою ума", покорная Распутину, "фонограф его слов и внушений" (слова Протопопова). Ей, по ее словам, "вся Россия присылала всякие записки", которые она механически передавала по назначению.
   "Связью власти с миром" и "ценителем людей" был Григорий Распутин; для одних-"мерзавец", у которого была "контора для обделывания дел"; для других-"великий комедьянт"; для третьих-"удобная педаль немецкого шпионажа"; для четвертых- упрямый, неискренний, скрытный человек, который не забывал обид и мстил жестоко, и который некогда учился у магнетизера. …Мнения представителей власти, знавших этого безграмотного "старца", которого Вырубова назвала "неаппетитным", при всем их разнообразии, сходятся в одном: все они - нелестны, вместе с тем, однако, известно, что все они, больше или меньше, зависели от него; область влияния этого человека, каков бы он ни был, была громадна; жизнь его протекала в исключительной атмосфере истерического поклонения и непреходящей ненависти: на него молились, его искали уничтожить; недюжинность распутного мужика, убитого в спину на Юсуповской [2] "вечеринке с граммофоном", сказалась, пожалуй, более всего в том, что пуля, его прикончившая, попала в самое сердце царствующей династии.
   Затворники Царского Села и "маленького домика" Вырубовой…были отделены от мира пропастью, которая, по воле Распутина, то суживалась, открывая доступ избранным влияниям, то расширялась, становясь совершенно непереходимой даже для родственников царя, отодвинутых тем же Распутиным на второй план; часть их перешла в оппозицию.
   …Милюков был в среде … оппозиционно настроенных великих князей после убийства Распутина, в котором один из них был замешан, что особенно отшатнуло от них царя, написавшего в ответ на просьбу "смягчить участь" Дмитрия Павловича [3] известную фразу: "никому не дано право заниматься убийством". Настроение в этой среде было двойственное: радовались тому, что очистилась атмосфера, но к возможности безболезненного исхода из положения относились безнадежно.
    Гораздо ближе к царской семье стоял круг придворных. В этом кругу… кипела борьба мелких самолюбий и интриг. Десятка два людей, у каждого из которых были свои обязанности ("я в шахматы играю, я двери открываю"), трепетали над тем, кто из них займет место министра двора после смерти старого, временами вовсе выживающего из ума "дорогого графа" Фредерикса, к которому царь питал большую привязанность. Некоторые из этих людей, весьма занятых биржевыми делами и получивших от правительственных низов не очень лестный эпитет "придворной рвани", были, по своему, "конституционно" настроены; большинство питало ярую ненависть к Распутину.
   Эта среда, как и среда правительственная, была ареной, на которой открывался широкий простор влияниям больших и малых кружков; оттуда летели записки, диктовались назначения, шла вся "большая политика"…
   Партия правых, сильно измельчавшая, также разбилась на кружки, которые действовали путем записок и личных влияний. Их оппозиция правительству принимала угрожающие размеры при попытках сократить субсидии, которыми они пользовались всегда, но размеры которых не были баснословны. Среди правых были, по-видимому, и люди действительно бескорыстно преданные идее самодержавия. Для этих "последних могикан"… было однако ясно, что они "стояли у могилы того, во что веровали"…Правые тщетно пытались убедить царя его взять более твердый курс, особенно, по отношению к Думе, и оставить подражание "походке пьяного-от стены к стене".
   Если все описанные круги были проникнуты своеобразным миросозерцанием, которое хоть по временам давало возможность взглянуть в лицо жизни- то круги бюрократические, непосредственно к ним примыкающие и перед ними ответственные, давно были лишены какого бы то ни было миросозерцания. Все учащающуюся смену лиц в этих кругах Пуришкевич [4] назвал "министерской чехардой"; но лица эти не обновляли и не поддерживали власть, а только ускоряли ее падение. Правительство, которое давно не имело представления не только о народе, но и о "земской России и Думе", возглавлялось "недружным, друг другу не доверяющим" Советом Министров; это учреждение перестало жить со времен П. А. Столыпина, последнего крупного деятеля самодержавия; с тех пор, оно постепенно превращалось, а при Штюрмере [5] фактически превратилось, в старый Комитет Министров, стоящий вне политики и занимающийся "деловым" регулированием общеимперской службы, которая, по словам людей живых и сколько-нибудь связанных со страной, давно стала "каторгой духа и мозга".
   В сущности, уже замена на посту председателя Совета Министров опытного, но окончательно одряхлевшего бюрократа Горемыкина Штюрмером…заставила многих призадуматься. Штюрмер имел весьма величавый и хладнокровный вид и сам аттестовал свои руки, как "крепкие руки в бархатных перчатках". На деле, он был только "футляром", в котором скрывался хитрый обыватель, делавший все "под шумок", с "канцелярскими уловками"; это была игрушка…, "старикашка на веревочке", как выразился о нем однажды Распутин, которому случалось и прикрикнуть на беспамятного, одержимого старческим склерозом и торопившегося, как бы только сбыть с рук дело, премьера.
   Последним премьером был князь Н. Д. Голицын, самые обстоятельства назначения которого показывают, до какой растерянности дошла власть. Стоявший вдали от дел и заведывавший с 1915 года только "Комитетом помощи русским военнопленным", Голицын был вызван в Царское Село, будто бы императрицей. Его встретил царь, который поговорил о том, кого бы назначить премьером ("Рухлов не знает французского языка, а на днях собирается конференция союзников") и, наконец, сказал: "Я с вами хитрю, вызывал вас я, а не императрица, мой выбор пал на вас". Голицын, "мечтавший только об отдыхе", напрасно просился в отставку. Едва ли старый аристократ, брезгливо называвший народ "чернью" и не твердо знакомый с делопроизводством Совета Министров, мог справиться с претившими ему ставленниками Распутина…
   Среди членов правительства было немного лиц, о которых можно говорить подробно, так как их личная деятельность мало чем отмечена; все они неслись в неудержимом водовороте к неминуемой катастрофе. Среди них были и люди высокой честности, как, например, министр народного просвещения граф Игнатьев, много раз просившийся в отставку и смененный Кульчицким лишь за два месяца до переворота, или министр иностранных дел Покровский, которому приходилось указывать на невозможность руководить внешней политикой при существующем курсе политики внутренней; но и эти люди ничего не могли сделать для того, чтобы предотвратить катастрофу.
   Последнему министру внутренних дел Протопопову суждено было занять исключительное место в правительственной среде. Роль его настолько велика, что на его характеристике следует остановиться подробней.
   А. Д. Протопопов, помещик и промышленник из симбирских дворян и член Государственной Думы от партии 17 октября, был выбран товарищем председателя четвертой Государственной Думы.
   Действуя одновременно в разных направлениях и не порывая отношений с думской средой, Протопопов сумел проникнуть к царю и заинтересовать его…, а также приблизиться к …кружку, где он узнал Распутина и Вырубову.
   16 сентября 1916 года Протопопов, неожиданно для всех и … неожиданно для самого себя, был, при помощи Распутина, назначен управляющим министерством внутренних дел. Ему сразу же довелось проникнуть в самый "мистический круг" царской семьи, оставив за собой как Думу и прогрессивный блок, из которых он вышел, так и чуждые ему бюрократические круги, для которых он был неприятен, и придворную среду, которая видела в нем выскочку и, со свойственной ей порою вульгарностью языка, окрестила его "балоболкой".
   Протопопов, с присущими ему легкомыслием и "манией величия", задался планами спасения России, которая все чаще представлялась ему "царской вотчиной"…
   Протопопову…"некогда было думать о деле"; он втягивался все более в то, что называлось в его времена "политикой"; будучи "редким гостем в Совете Министров", он был частым гостем Царского Села.
   К этому присоединилось влияние личного характера Протопопова, который "стал в контры с собственной Думою" и заставил многих сделать из него "притчу во языцех" и отнестись к нему юмористически. Характерно, например, его… знакомство с гадателем Шарлем Перэном, едва ли не германским шпионом, о чем и предупреждал директор департамента полиции; Протопопов не хотел об этом знать, веруя в свой "рок"; он неудержимо интересовался тем, что говорил ему Перэн: что "его планета-Юпитер, которая проходит под Сатурном, и разные гороскопические вещи".
   Протопопов вступил на путь "революционно-правой", по собственному выражению, политики, выразившейся в борьбе с Государственной Думой, запрещении съездов, преследовании общественных организаций и печати, давлении на выборы и, наконец, многочисленных арестах… Этим, а также и тем, что на Протопопова временами "накатывало", что сближало его с духом Царского Села, объясняется его пребывание на посту до конца; после убийства Распутина положение Протопопова не только не пошатнулось, но упрочилось…
   Личность и деятельность Протопопова сыграли решающую роль в деле ускорения разрушения царской власти. В противоположность обыкновенным бюрократам, которым многолетний чиновничий опыт помогал сохранять видимость государственного смысла, Протопопов принес к самому подножию трона весь истерический клубок своих личных чувств и мыслей; как мяч, запущенный расчетливой рукой, беспорядочно отскакивающий от стен, он внес развал в кучу порядливо расставленных, по видимости устойчивых, а на деле шатких кегель государственной игры.
   В этом смысле Протопопов оказался, действительно, "роковым человеком".

II.
Настроение общества и события накануне переворота.

   Таково было состояние власти, "охваченной, по выражению Гучкова, процессами гниения", что сопровождалось "глубоким недоверием и презрением к ней всего русского общества, внешними неудачами и материальными невзгодами в тылу". За несколько месяцев до переворота, в особом совещании по государственной обороне, под председательством генерала Беляева, Гучков сказал в своей речи: "Если бы нашей внутренней жизнью и жизнью нашей армии руководил германский генеральный штаб, он не создал бы ничего, кроме того, что создала русская правительственная власть". Родзянко [6] назвал деятельность этой власти "планомерным и правильным изгнанием всего того, что могло принести пользу в смысле победы над Германией".
   Единственным живым органом, который учитывал политическое положение и понимал, насколько опасна для расстроенного правительства организованная общественность, которая, в лице прогрессивного блока, военно-промышленных комитетов и др. общественных организаций, давно могла с гораздо большим успехом действовать в направлении обороны cтраны, был департамент полиции. Доклады охранного отделения в 1916 году дают лучшую характеристику общественных настроений, они исполнены тревоги, но их … голоса умирающая власть уже услышать не могла.
   "Настроение в столице носит исключительно тревожный характер. Циркулируют в обществе самые дикие слухи, как о намерениях Правительственной власти, в смысле принятия различного рода реакционных мер, так равно и о предположениях враждебных этой власти групп и слоев населения, в смысле возможных и вероятных революционных начинаний и эксцессов. Все ждут каких-то исключительных событий и выступлений, как с той, так и с другой стороны. Одинаково серьезно и с тревогой ожидают, как разных революционных вспышек, так равно и несомненного якобы в ближайшем будущем, "дворцового переворота", провозвестником коего, по общему убеждению, явился акт в отношении "пресловутого старца".
   Далее сообщается, что всюду идут толки об общем (а не только партийном) терроре, в связи с вероятным окончательным роспуском Думы. Политический момент напоминает канун 1905 года; "как и тогда, все началось с бесконечных и бесчисленных съездов и совещаний общественных организаций, выносивших резолюции резкие по существу, но, несомненно, в весьма малой и слабой степени выражавшие истинные размеры недовольства широких народных масс населения страны".
   "Весьма вероятно, что начнутся студенческие беспорядки, к которым примкнут и рабочие, что все это увенчается попытками к совершению террористических актов, хотя бы в отношении нового Министра Народного Просвещения или Министра Внутренних Дел, как главного, по указаниям, виновника всех зол и бедствий, испытываемых страною".
   "Либеральная буржуазия верит, что в связи с наступлением перечисленных выше ужасных и неизбежных событий, Правительственная власть должна будет пойти на уступки и передать всю полноту своих функций в руки кадет, в лице лидируемого ими прогрессивного блока, и тогда на Руси "все образуется". Левые же упорно утверждают, что наша власть зарвалась, на уступки ни в коем случае не пойдет и, не оценивая в должной мере создавшейся обстановки, логически должна привести страну к неизбежным переживаниям стихийной и даже анархической революции, …когда, по их убеждениям, и создастся почва для "превращения России в свободное от царизма государство, построенное на новых социальных основах".
   "Рост дороговизны и повторные неудачи правительственных мероприятий по борьбе с исчезновением продуктов вызвали еще перед Рождеством резкую волну недовольства... Население открыто (на улицах, в трамваях, в театрах, магазинах) критикует в недопустимом по резкости тоне все Правительственные мероприятия".
   Отмечаются: "успех крайне левых журналов и газет" …, оппозиционные речи "в самых умеренных по своим политическим симпатиям кругах"; доверчивость широких масс к Думе, которая еще недавно считалась "черносотенной" и "буржуазной", разговоры о "мужестве Милюкова и Родзянки" .
   "Озлобленное дороговизной и продовольственной разрухой большинство обывателей-в тумане", питается "злостными сплетнями" о "Думской петиции", об "организации офицеров, постановившей убить ряд лиц, якобы, мешающих обновлению России".
   "Неспособные к органической работе и переполнившие Государственную Думу политиканы... способствуют своими речами разрухе тыла... Их пропаганда, не остановленная Правительством в самом начале, упала на почву усталости от войны; действительно возможно, что роспуск Государственной Думы послужит сигналом для вспышки революционного брожения и приведет к тому, что Правительству придется бороться не с ничтожной кучкой оторванных от большинства населения членов Думы, а со всей Россией".
   "Резюмируя эти колеблющиеся настроения в нескольких словах, можно сказать, что ожидаемый массами в феврале месяце роспуск Государственной Думы не обязательно вызовет, но легко может вызвать всеобщую забастовку, которая объединит в себе всевозможные политические направления и которая, начавшись под флагом популярной сейчас "борьбы за Думу", окончится требованием окончания войны, всеобщей амнистии, всех свобод и пр."
   "В действующей армии, согласно повторным и все усиливающимся слухам, террор широко развит в применении к нелюбимым начальникам…". "Поэтому, слухи о том, что за убийство Распутина-этой "первой ласточки" террора-начнутся другие "акты",-заслуживают самого глубокого внимания... Нет в Петрограде в настоящее время семьи так называемого "интеллигентного обывателя", где "шепотком" не говорилось бы о том, что "скоро, наверное, прикончат того или иного из представителей правящей власти" и что "теперь такому-то безусловно не сдобровать". Характерный показатель того, что озлобленное настроение пострадавшего от дороговизны обывателя требует кровавых гекатомб из трупов министров, генералов... В семьях лиц, мало-мальски затронутых политикой; открыто и свободно раздаются речи опасного характера, затрагивающие даже Священную Особу Государя императора".
    "Общий вывод из всего изложенного": "если рабочие массы пришли к сознанию необходимости и осуществимости всеобщей забастовки и последующей революции, а круги интеллигенции-к вере в спасительность политических убийств и террора", то это указывает на "жажду общества найти выход из создавшегося политически ненормального положения", которое с каждым днем становится все ненормальнее и напряженнее".
   "Передовые и руководящие круги либеральной оппозиции, сообщается здесь, уже думают о том, кому и какой именно из ответственных портфелей удастся захватить в свои руки". При этом, "в данный момент находятся в наличности две исключительно серьезные общественные группы", которые "самым коренным образом расходятся по вопросу о том, как разделить "шкуру медведя".
   "Первую из этих групп составляют руководящие "дельцы" парламентского прогрессивного блока, возглавляемые перешедший в оппозицию и упорно стремящимся "к премьерству" председателем Государственной Думы Родзянко". Они окончательно изверились в возможность принудить представителей Правительства уйти со своих постов добровольно и передать всю полноту своей власти думскому большинству, долженствующему насадить в России начала "истинного парламентаризма по западно-европейскому образцу".
   Во главе второй группы, "действующей пока законспирированно и стремящейся во что бы то ни стало "выхватить будущую добычу" из рук представителей думской оппозиции, стоят не менее жаждущие власти А. И. Гучков, князь Львов [7]… и некоторые другие". Эта группа рассчитывает на то, что думцы не учитывают "еще не подорванного в массах лояльного населения обаяния Правительства" и-с другой стороны - "инертности" народных масс. Вся надежда этой группы-неизбежный в самом ближайшем будущем дворцовый переворот, поддержанный всего на всего одной, двумя сочувствующими воинскими частями".
   Был проект арестовать Гучкова. Царь боялся его, а Протопопов доложил, что арест только "увеличил бы его популярность"…
   В начале февраля петербургский военный округ был выделен из северного фронта в особую единицу, с подчинением его генерал-лейтенанту Хабалову, которому были даны очень широкие права.
   В докладе охранного отделения от 5 февраля [8] говорится: "С каждым днем продовольственный вопрос становится острее, заставляет обывателя ругать всех лиц, так или иначе имеющих касательство к продовольствию, самыми нецензурными выражениями. Следствием нового повышения цен и исчезновения с рынка предметов первой необходимости явился "новый взрыв недовольства", охвативший "даже консервативные слои чиновничества"... "Никогда еще не было столько ругани, драк и скандалов, как в настоящее время, когда каждый считает себя обиженным и старается выместить свою обиду на соседе". "Обывателя стригут по несколько раз в день и он по своей беспечности лишь вопит к администрации; "спасите, не дайте снять совершенно шкуру!"
   Вывод доклада: "если население еще не устраивает голодные бунты", то это еще не означает, что оно их не устроит в самом ближайшем будущем: озлобление растет, и конца его росту не видать... А что подобного рода стихийные выступления голодных масс явятся первым и последним этапом по пути к началу бессмысленных и беспощадных эксцессов самой ужасной из всех-анархической революции-сомневаться не приходится".
   7, 8, 9,10,13 февраля продолжают поступать доклады о забастовках на разных заводах, сопровождающихся иногда вмешательством полиции, в которую 8 февраля на Путиловском заводе "посыпался град железных обломков и шлака".
   О настроениях армии рассказывает тот же Протопопов, который, не доверяя сведениям контр-разведки, хотел восстановить в войсках постоянную секретную агентуру…, о чем и докладывал царю. Несмотря на согласие царя, департамент полиции не успел завести постоянных сотрудников в армии; однако, до Протопопова доходили сведения, что "настроение и там повышается". "Я знал, пишет он, что в войсках читаются газеты преимущественно левого направления, распространяются воззвания и прокламации; слышал, что служащие Земского и Городского Союзов [9] агитируют среди солдат; что генерал Алексеев [10] говорил царю: "Войска уже не те стали", намекая на растущее в них оппозиционное настроение... Я думал, что настроение запасных батальонов и других войск, стоявших в Петрограде, мне более известно; считал благонадежными учебные команды и все войска, за исключением частей, пополняемых из рабочей и мастеровой среды; жизнь показала, что я и тут был не осведомлен... Я докладывал царю, что оппозиционно настроены высший командный состав и низший; что в прапорщики произведены многие из учащейся молодежи, но что остальные офицеры консервативны; что офицеры генерального штаба полевели; наделав в войне столько ошибок, они должны были покраснеть и чувствовать, что после войны у них отнимутся привилегии по службе; что оппозиция не искала бы опоры в рабочем классе, если бы войско было бы революционно настроено. Царь, по-видимому, был доволен моим докладом; он слушал меня внимательно".
   Лицом, заинтересованным в настроениях армии с другой стороны, был Гучков, который полагал, что в конце года никого не приходилось убеждать в том что, старый режим сгнил. Гучков надеялся, что армия, за малыми исключениями, встанет на сторону переворота… Существовал план захватить императорский поезд между Ставкой и Царским и вынудить у царя отречение; одновременно, при помощи войск, арестовать правительство и затем уже объявить о перевороте и о составе нового правительства. Среди офицеров были и социалистически настроенные, готовые идти на республиканский строй, но были также люди с принципиальными верованиями и симпатиями. "Отказа не было", но требовалась глубочайшая осторожность, ибо преждевременное раскрытие сделало бы невозможными дальнейшие шаги.
   Очень интересный документ представляет письмо какого-то раненого "офицера русской армии", посланное из Москвы 25 января Протопопову (копия Милюкову). Автор письма говорит, с одной стороны, что надо "обуздать печать" и послать Милюковых и Максаковых в окопы, чтобы они перестали работать на оборону и увидели, что такое война: легко им из кабинета предлагать воевать "до победного конца". С другой стороны, офицер считает, что нельзя продолжать войну и надо заключить мир, пока нет ни победителей, ни побежденных. "Если мир не будет заключен в самом ближайшем будущем, то можно с уверенностью сказать, что будут беспорядки... Люди, призванные в войска, впадают в отчаяние... не из малодушия и трусости, а потому что никакой пользы от этой борьбы они не видят".
   Таково было настроение разных слоев русского общества, когда Родзянко поехал в Царское Село 10 февраля со своим последним всеподданнейшим докладом. …Доклад, … был, по словам Родзянко, "самый тяжелый и бурный". Царь, после убийства Распутина, был заранее агрессивно настроен; императрица "пылала местью", видя в каждом врага.
   Когда Родзянко прочел доклад, царь сказал: "Вы все требуете удаления Протопопова?" - "Требую, ваше величество; прежде я просил, а теперь требую".-"То есть, как?"-"Ваше величество, спасайте себя. Мы накануне огромных событий, исхода которых предвидеть нельзя. То, что делает ваше правительство и вы сами, до такой степени раздражает население, что все возможно. Всякий проходимец всеми командует. Если проходимцу можно, почему же мне, порядочному человеку, нельзя? Вот суждение публики. От публики это перейдет в армию, и получится полная анархия".
   "Ваше величество, нужно ли принять какие нибудь меры?" продолжал Родзянко:-"Я указываю здесь целый ряд мер, это искренно написано. Что же, вы хотите во время войны потрясти страну революцией?"
   - "Я сделаю то, что мне Бог на душу положит"…
   "Ваше величество, сказал Родзянко, я ухожу в полном убеждении, что это мой последний доклад вам".-"Почему?"-… Вы хотите распустить Думу, я уже тогда не председатель, и к вам больше не приеду. Что еще хуже, я вас предупреждаю, я убежден, что не пройдет трех недель, как вспыхнет такая революция, которая сметет вас, и вы уже не будете царствовать".
   - "Откуда вы это берете?"
   - "Из всех обстоятельств, как они складываются. Нельзя так шутить с народным самолюбием, с народной волей, с народным самосознанием, как шутят те лица, которых вы ставите. Нельзя ставить во главу угла всяких Распутиных. Вы, государь, пожнете, то что посеяли". "Ну, Бог даст".-"Бог ничего не даст, вы и ваше правительство все испортили, революция неминуема".
   Между тем, у Голицына… были уже заранее заготовлены и подписаны царем указы Сенату, как о перерыве, так и о роспуске Думы. Текст указа о роспуске был следующий.
   
   "На основании статьи 105 Основных Государственных Законов повелеваем: Государственную Думу распустить с назначением времени созыва вновь избранной Думы на (пропуск числа, месяца и года).
   О времени производства новых выборов в Государственную Думу последуют от нас особые указания.
   Правительствующий Сенат не оставит учинить к исполнению сего надлежащее распоряжение.
    Николай".
   Царь сказал: "Держите у себя, а когда нужно будет, используйте".
   14 февраля открылись заседания Государственной Думы. Родзянко указал накануне, в беседе с журналистами, на вред уличных выступлений и на "патриотическое" настроение рабочих… Газеты констатировали, что первый день Думы кажется бледным, сравнительно с общим настроением страны.
   Обыватели несколько опасались с утра выходить на улицу, но в центре города день прошел спокойно. По донесению охранного отделения, бастовало 58 предприятий-с 89.576 рабочими, были отдельные выступления (на Петергофском шоссе-с красными флагами), попытки собраться у Таврического Дворца, подавленные полицией, и сходки в университете и политехникуме.
   15 февраля в заседании Государственной Думы произнесли по общей политике речи Милюков и Керенский. "Кто-то из министров или служащих канцелярии" доложил кн. Голицыну, что речь Керенского чуть ли не призывала к цареубийству. Голицын попросил у Родзянки …стенограмму речи, в чем Родзянко ему отказал. Председатель Совета Министров, по его словам, не настаивал, и "был очень рад", что Керенский не произнес слова о цареубийстве, ибо "в противном случае он счел бы своим долгом передать депутата судебной власти". В этот день … на Московском шоссе появился красный флаг, и в университет, где была сходка, вводили полицию…

III.
Переворот.

   22 февраля в среду царь выехал из Царского Села в Ставку, в Могилев. …Царь уехал с тем, чтобы вернуться I марта.
   В четверг, 23 февраля, в Петербурге начались волнения. В равных частях города народ собирался с криками "хлеба". Появились красные знамена с революционными надписями. Бастовало от 43 до 50 предприятий, т.-е. от 78.500 до 87.500 рабочих. За порядком следила еще полиция, но вызывались уже и воинские наряды.
   Протопопов просил Хабалова выпустить воззвание к населению о том, что хлеба хватит...
   Запасы города и уполномоченного достигали 500.000 пудов ржаной и пшеничной муки, чего, при желательном отпуске в 40.000 пудов, хватило бы дней на 10-12.
   В заседании Государственной Думы … происходили прения по продовольственному вопросу…
   День в Могилеве прошел спокойно.
   В пятницу, 24 февраля, появилось объявление Хабалова: "За последние дни отпуск муки в пекарни для выпечки хлеба в Петрограде производится в том же количестве, как и прежде. Недостатка хлеба в продаже не должно быть. Если же в некоторых лавках хлеба, иным, не хватило, то потому, что многие, опасаясь недостатка хлеба, покупали его в запас на сухари. Ржаная мука имеется в Петрограде в достаточном количестве. Подвоз этой муки идет непрерывно".
   С 11 час. дня все распорядительные функции по подавлению беспорядков перешли к Хабалову и начальникам районов, которым подчинялась вся полиция.
   В городе бастовало уже от 158.500 до 197.000 рабочих. Толпы народа, в течение всего дня, усиленно разгонялись полицией, пехотными и кавалерийскими частями. На мостах стояли заставы, толпа с Выборгской стороны шла по льду.
   Были отдельные случаи стрельбы. Между прочим, в 3 часа дня на Знаменскую площадь прорвалась толпа, впереди которой ехало до полусотни казаков рассыпным строем. 15 конных городовых были прогнаны визгом, свистом, поленьями, камнями и осколками льда; начался митинг у памятника Александру III, Среди криков "да здравствует республика", "долой полицию", раздавалось "ура" по адресу присутствовавших казаков, которые отвечали народу поклонами.
   В заседании Государственной Думы, где продолжались прения о продовольствии, настроение было тревожное.
   Хабалов созвал у себя в квартире совещание… Обсуждали вопрос о мерах к прекращению беспорядков. Решили, во-первых, следить за более правильным распределением муки по пекарням, во-вторых, решили в ночь на 25-е произвести обыски и арестовать уже намеченных охранным отделением революционеров…В-третьих, решили вызвать запасную кавалерийскую часть в помощь казакам первого Донского полка, которые вяло разгоняли толпу; у них не оказывалось нагаек; несмотря на то, что 23-го и 24-го было избито уже 28 полицейских, Хабалов не хотел прибегать к стрельбе.
   В 1 час дня Голицын выехал в заседание Совета Министров, как обыкновенно, по Караванной, и ничего не заметил на улицах. Заседание было деловое, о беспорядках никто не говорил. В 6 часов вечера возвратиться на Моховую тем же путем было уже нельзя, и Голицын поехал кругом.
   В экстренном совещании в Мариинском Дворце, при участии председателей Государственной Думы, Государственного Совета и Совета Министров, решено передать продовольственное дело городскому управлению.
   Дубенский записывал в Ставке: "Тихая жизнь началась здесь. Все будет по-старому. От Него (от царя) ничего не будет. Могут быть только случайные, внешние причины, кои заставят что-либо измениться... "
   Далее записано, что получены сведения о том, что Алексей, Ольга и Татьяна [11] болели корью, и что царя беспокоит доставка продовольствия на фронт…
   В субботу, 25 февраля, Хабалов объявил, что, если со вторника, 28 февраля, рабочие не приступят к работам, то все новобранцы досрочных призывов 1917, 1918 и 1919 годов, пользующиеся отсрочками, будут призваны в войска; утренние газеты вышли не все, вечерние вовсе не вышли.
   Был убит пристав; ранены полицмейстер и несколько других полицейских чинов. В жандармов бросали ручные гранаты, петарды и бутылки. Войска проявляли пассивность, а иногда и нетерпимость в отношении действий полиции. Бастовало до 240.000 рабочих. В высших учебных заведениях были сходки и забастовки.
   В девятом часу вечера у часовни Гостиного Двора стреляли из револьвера в кавалерийский отряд, который спешился и открыл огонь по толпе, при чем оказались убитые и раненые. В этот день военный министр все еще рекомендовал Хабалову избегать, где можно, открытия огня, говоря; "Ужасное впечатление произведет на наших союзников, когда разойдется толпа, и на Невском будут трупы".
   Хабалов и Павленков провели весь день в квартире градоначальника. В 4 часа 40 минут Хабалов послал- в Ставку …секретную шифрованную телеграмму: "Доношу, что 23 и 24 февраля вследствие недостатка хлеба на многих заводах возникла забастовка. 24 февраля бастовало около 200 тысяч рабочих, которые насильственно снимали работавших. Движение трамвая рабочими было прекращено. В середине дня 23 и 24 февраля часть рабочих прорвалась к Невскому, откуда была разогнана. Насильственные действия выразились разбитием стекол в нескольких лавках и трамваях. Оружие войсками не употреблялось, четыре чина полиции получили неопасные поранения. Сегодня 25 февраля попытки рабочих проникнуть на Невский успешно парализуются, прорвавшаяся часть разгоняется казаками, утром полицмейстеру выборгского района сломали руку и нанесли в голову рану тупым орудием. Около трех часов дня на Знаменской площади убит при рассеянии толпы пристав Крылов. Толпа рассеяна. В подавлении беспорядков, кроме петроградского гарнизона, принимают участие пять эскадронов 9 запасного кавалерийского полка из Красного Села, сотня лейб-гвардии сводно-казачьего полка из Павловска и вызвано в Петроград пять эскадронов гвардейского запасного кавалерийского полка. Хабалов".
   …Около 9 часов вечера Хабалов получил … телеграмму: "Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией. Николай".
   Часов в 10 собрались начальники участков, командиры запасных частей, которым Хабалов прочел телеграмму и сказал, что должно быть применено последнее средство: если толпа агрессивна, действовать по уставу, т.-е., открывать огонь после троекратного сигнала; в остальных случаях-продолжать действовать кавалерией.
   Вечернее заседание Городской Думы, где рассматривался вопрос о введении хлебных карточек, по докладу охранного отделения, "вскоре приняло характер памятных по 1905 году революционных митингов".
   В ночь на 26 февраля "было арестовано около 100 членов революционных организаций, в том числе 5 членов Петроградского Комитета Российской Социал-демократической Партии.
   Родзянко был у Голицына и просил его выйти в отставку. Голицын в ответ указал папку на столе, в которой лежал указ о роспуске Думы, и просил устроить совещание лидеров фракций, чтобы столковаться.
   В 12 часов ночи началось совещание министров в квартире Голицына. Речь шла о том, что в понедельник в Государственной Думе предполагается ряд выступлений, которые могут заставить правительство закрыть Думу.
   …В этом совещании уже поднимался вопрос о введении осадного положения. Хабалов протестовал на том основании, что, по последнему положению командующий войсками округа пользовался правами командующего армией, равными правам командира осажденной крепости. Некоторые из министров настаивали на введении осадного положения потому что, с объявлением его, прекращаются все собрания, в том числе и заседания Государственной Думы, и даже ее комиссий.
   Хабалов произвел на Голицына впечатление "очень не энергичного и мало сведущего тяжелодума", а доклад его показался Голицыну "сумбуром". В этот вечер он просил у Хабалова охраны и впоследствии жаловался на то, что не видел ее…
   Жизнь Ставки текла по-прежнему однообразно: в 9 1/2 часов царь выходил в штаб, до 12 1/2 проводил время с Алексеевым, после этого час продолжался завтрак, потом была прогулка на моторах, в 5 часов пили чай и приходила петербургская почта, которой царь занимался до обеда в 7 1/2 часов.
   После обеда с 8 1/2 часов царь занимался у себя в кабинете, а в 11 1/2 пили вечерний чай, и царь с лицами ближайшей свиты уходил к себе.
   Дубенский записал в дневнике 25-го: "Из Петрограда-тревожные сведения; голодные рабочие требуют хлеба, их разгоняют казаки; забастовали фабрики и заводы; Государственная Дума заседает очень шумно; социал-демократы Керенский и Скобелев взывают к ниспровержению самодержавной власти, а власти нет. Вопрос о продовольствии стоит очень плохо..., оттого и являются голодные бунты. Плохо очень с топливом..., поэтому становятся заводы, даже те, которые работают на оборону. Государь, как будто, встревожен, хотя сегодня по виду был весел. Эти дни он ходит в казачьей кавказской форме, вечером был у всенощной и шел туда и обратно без пальто".
   В воскресенье, 26 февраля … войскам пришлось стрелять в народ в разных местах, и холостыми, и боевыми патронами.
   В донесениях за день отмечено; "промышленные предприятия сего числа, по случаю праздничного дня, были закрыты". "Во время беспорядков наблюдалось, как общее явление, крайне вызывающее отношение буйствовавших скопищ к воинским нарядам, в которые толпа, в ответ на предложение разойтись, бросала каменьями и комьями сколотого с улиц льда. При предварительной стрельбе войсками вверх, толпа не только не рассеивалась, но подобные залпы встречала смехом. Лишь по применении стрельбы боевыми патронами в гущу толпы оказывалось возможным рассеивать скопища, участники коих, однако, в большинстве прятались во дворы ближайших домов и, по прекращении стрельбы, вновь выходили на улицу".
   Родзянко утром … видел, как рабочие шли лавой по льду через Неву, так как на мосты их не пускали.
   …Родзянко телеграфировал царю: "Положение серьезное. В столице анархия. Правительство парализовано. Транспорт продовольствия и топлива пришел в полное расстройство. Растет общественное недовольство. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Части войск стреляют друг в друга. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство. Медлить нельзя. Всякое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы в этот час ответственность не пала на венценосца".
   Копии этой телеграммы были разосланы командующим с просьбою поддержать перед царем обращение председателя Думы.
   Царь, по рассказу Фредерикса, получив эту телеграмму, или следующую за ней (от 27 февраля), сказал Фредериксу: "Опять этот толстяк Родзянко мне написал разный вздор, на который я ему не буду даже отвечать".
   Хабалов телеграфировал … в Ставку (№ 2899-3713): "Доношу, что в течение второй половины 25 февраля толпы рабочих, собиравшиеся на Знаменской площади и у Казанского Собора, были неоднократно разгоняемы полицией и воинскими чинами. Около 17 часов у Гостиного Двора демонстранты запели революционные песни и выкинули красные флаги с надписями долой войну, на предупреждение, что против них будет применено оружие, из толпы раздалось несколько револьверных выстрелов, одним из коих был ранен в голову рядовой 9 запасного кавалерийского полка. Взвод драгун спешился и открыл огонь по толпе, причем убито трое и ранено десять человек. Толпа мгновенно рассеялась. Около 18 часов в наряд конных жандармов была брошена граната, которой ранен один жандарм и лошадь. Вечер прошел относительно спокойно. 25 февраля бастовало двести сорок тысяч рабочих. Мною выпущено объявление, воспрещающее скопление народа на улицах и подтверждающее населению, что всякое проявление беспорядка будет подавляться силою оружия".
   …Около 4-х часов дня [12] Хабалову доложили, что четвертая рота запасного батальона Павловского полка, расквартированная в зданиях конюшенного ведомства, выбежала с криками на площадь, стреляя в воздух около храма Воскресения, и при ней находятся только два офицера, рота требовала увода в казармы остальных и прекращения стрельбы, а сама стреляла по взводу конно-полицейской стражи.
   Хабалов приказал командиру батальона и полковому священнику принять меры к увещанию, устыдить роту, привести ее к присяге на верность и водворить в казармы, отобрав оружие. После увещаний батальонного командира, солдаты действительно помаленьку сдали винтовки, но 21 человека с винтовками не досчитались.
   Хабалов приказал, чтобы сам батальон выдал зачинщиков и назначил следственную комиссию из пяти членов с генералом Хлебниковым во главе. Батальонное начальство выдало 19 главных виновников, которых и препроводили в крепость, как подлежащих суду, так как комендант крепости Николаев сообщил, что арестных помещений для всей роты (1500 человек) у него нет.
   Среди этого "котла" событий, по выражению Хабалова, он несколько раз доносил в Ставку, что беспорядки продолжаются и приказаний его величества он выполнить не может. Ночью стали поступать тревожные сведения о восстаниях в других войсковых частях…
   Вечером на частном совещании у Голицына, были приняты две меры: перерыв заседаний Государственной Думы и введение осадного положения в Петербурге.
   ..В понедельник 27 февраля утром Родзянко послал царю телеграмму: "Положение ухудшается. Надо принять немедленно меры, ибо завтра будет уже поздно. Настал последний час, когда решается судьба родины и династии".
   Часов в 7 утра командир запасного батальона Волынского полка передал Хабалову по телефону, что учебная команда отказалась выходить, а начальник ее или убит, или сам застрелился перед фронтом.
   Поступили донесения, что Волынцы не сдают винтовок, к ним присоединяется рота Преображенского полка и часть Литовцев, и эта вооруженная толпа, соединившись с рабочими, идет по Кирочной, разгромила казармы жандармского дивизиона и громит помещение школы прапорщиков инженерных войск.
   Около, полудня из Московского полка донесли, что четвертая рота, запиравшая пулеметами Литейный мост с Выборгской стороны, подавлена, остальные роты стоят во дворе казарм, из офицеров-кто убит, а кто-ранен, и огромные толпы запружают Сампсониевский проспект.
   Часа в 2-3 Хабалов был у Голицына. …Министры были в сборе; он произвел на всех тяжелое впечатление: "руки трясутся, равновесие, необходимое для управления в такую серьезную минуту, он утратил".
   Когда определилось что пока только Выборгская и Литейная части захвачены восстанием, Хабалов решил стянуть возможный резерв на Дворцовой площади, под начальством полковника Преображенского полка князя Аргутинского- Долгорукова.
   Выяснилось, что резерв собрать трудно, некоторые части можно только удерживать от присоединения к восставшим, а у других нет патронов; не найдя патронов в городе, Хабалов просил по телефону прислать из Кронштадта, но комендант ответил, что сам опасается за крепость. Хабалов не знал, что и в окрестностях города вспыхнуло восстание: часов около 3-х дня царскосельский гарнизон грабил трактирные заведения, встречая маршевые эскадроны, подошедшие из Новгородской губернии, с корзинами яств и питей.
   Листки с объявлением осадного положения были напечатаны, но расклеить их по городу не удалось: …не было ни клею, ни кистей. По приказу Хабалова, отданному вялым тоном, два околоточных развесили несколько листков на решетке Александровского сада. Утром эти листки валялись на Адмиралтейской площади перед градоначальством.
   Императрица в этот день телеграфировала царю трижды: "11 часов 12 минут дня; "Революция вчера приняла ужасающие размеры. Знаю, что присоединились и другие части. Известия хуже, чем когда бы то ни было. Алис"; в 1 ч. 3 минуты: "Уступки необходимы. Стачки продолжаются. Много войск перешло на сторону революции. Алис", в 9 часов 50 минут вечера: "Лили провела у нас день и ночь-не было ни колясок, ни моторов. Окружный Суд горит. Алис".
   "В вечерних телеграммах стало известно, что именным высочайшим указом распущены Дума и Государственный Совет, но это уже поздно, уже определилось временное правительство, заседающее в Думе, под охраной войск, перешедших на сторону революционеров. Войск верных государю осталось меньше, чем против него. Гвардейский Литовский полк убил командира. Преображенцы убили батальонного командира Богдановича. Председатель Государственной Думы прислал в Ставку государю телеграмму, в которой просил его прибыть немедленно в Царское Село, спасать Россию".
   В Ставке до сего дня полагали, что происходит "голодный бунт", в революцию не верили и к слухам относились пассивно, чему способствовал крайний "фатализм" царя, как выражается генерал Дубенский. Алексеев умолял царя в эти дни пойти на уступки…
   Во всяком случае, настроение Ставки резко изменилось к вечеру 27 февраля. …Генерал Иванов [13], придя к обеду, узнал от Алексеева, что он назначен в Петербург главнокомандующим "для водворения полного порядка в столице и ее окрестностях", причем "командующий войсками округа переходит в его подчинение" …
   Иванов, слывший за "поклонника мягких действий", за обедом рассказал царю, как ему удалось успокоить волнения в Харбине при помощи двух полков без одного выстрела. После обеда царь сказал Иванову: "Я вас назначаю главнокомандующим Петроградским округом, там в запасных батальонах беспорядки и заводы бастуют, отправляйтесь".
   После этого разговора, Иванов просидел в Штабе часа два…Иванов знал, что распущена Дума, введено осадное положение, не хватает продовольствия и многие заводы не работают на оборону из-за недостатка топлива. Решив утром пойти к царю, а около полудня ехать, он пошел спать.
   Около 2 часов ночи адъютант разбудил Иванова и сообщил, что царь сейчас уезжает. Царь принял Иванова около 3 часов ночи. Иванов доложил о продовольствии и просил содействия, памятуя сентябрь 1914 года, когда жалобы его на отсутствие снарядов вызвали неудовольствие даже в Ставке. Несмотря на то, что Иванов просил полномочий относительно только 4 министров (внутренних дел, земледелия, промышленности и путей сообщения), царь сказал: "Пожалуйста, передайте генералу Алексееву, чтобы он телеграфировал председателю Совета Министров, чтобы все требования генерала Иванова всеми министрами исполнялись беспрекословно". (Однако, полномочия эти Иванов считал впоследствии отпавшими, так как от Алексеева он не получил подтверждения подобного приказа царя).-"До свиданья, сказал царь, вероятно, в Царском Селе увидимся". "Ваше величество, сказал Иванов, позвольте напомнить относительно реформ". "Да, да, ответил царь, мне только что напоминал об этом генерал Алексеев".
   При этом, царь произнес слова "ответственное министерство" и "министерство доверия", так что Иванов считал дело решенным …
   …Командир Георгиевского батальона, генерал Пожарский, собрав 27 февраля своих офицеров, объявил им, что в Петербурге приказания стрелять в народ он не даст, хотя бы этого потребовал генерал Иванов.
   Иванов передал по прямому проводу десять вопросных пунктов (записаны на трех желтых листочках).
   Хабалов ответил телеграммой:
   "Моем распоряжении здание главного Адмиралтейства, четыре гвардейских роты, пять эскадронов и сотен, и две батареи, прочие войска перешли на сторону революционеров, или остаются по соглашению с ними нейтральными. Отдельные солдаты и шайки бродят по городу, стреляя прохожих, обезоруживая офицеров. Все вокзалы во власти революционеров, строго ими охраняются. 3) Весь город во власти революционеров, телефон не действует, связи с частями города нет. Министры арестованы революционерами. Все артиллерийские заведения во власти революционеров".
   …Около полудня, 28 февраля, в Адмиралтейство явился адъютант морского министра, который потребовал очистки здания, так как, в противном случае, восставшие угрожали открыть по нему артиллерийский огонь из Петропавловской крепости. На совещании было решено, что дальнейшее сопротивление бесполезно. Артиллерия отправилась обратно в Стрельну, оставив замки от орудий; пулеметы и ружья спрятали в здании, и вся пехота была распущена без оружия. Хабалов был арестован солдатами, осматривавшими здание Адмиралтейства, в тот же день, около 4 часов.
   Иванов выехал из Могилева около 1 часу дня.
   После отъезда Иванова в Ставке была получена следующая телеграмма и. о. начальника морского генерального штаба адмирала Капниста на имя адмирала Русина:
   "Положение к вечеру таково: мятежные войска овладели Выборгской стороной, всей частью города от Литейного до Смольного и оттуда по Суворовскому и Спасской. Сейчас сообщают о стрельбе на Петроградской стороне. Сеньорен-Конвент Государственной Думы, по просьбе делегатов от мятежников, избрал комитет для водворения порядка в столице и для сношения с учреждениями и лицами. Сомнительно, однако, чтобы бушующую толпу можно было бы успокоить. Войска переходят легко на сторону мятежников. На улицах офицеров обезоруживают. Автомобили толпа отбирает. У нас отобрано три автомобиля, в том числе Вашего Превосходительства, который вооруженные солдаты заставили выехать со двора моей квартиры, держат с Хижняком, которого заставили править машиной. Командование принял Беляев, но судя, по тому, что происходит, едва ли он справится. В городе отсутствие охраны и хулиганы начали грабить. Семафоры порваны, поезда не ходят. Морской Министр болен инфлюэнцией, большая температура-38, лежит, теперь ему лучше. Чувствуется полная анархия. Есть признаки, что у мятежников плана нет, но заметна некоторая организация, например, кварталы от Литейного по Сергиевской и Таврической обставлены их часовыми. Я живу в Штабе, считаю, что выезжать в Ставку до нового Вашего распоряжения не могу".
   
   Императорский поезд следовал без происшествий, встречаемый урядниками и губернаторами.
   В 3 часа дня царь послал императрице из Вязьмы следующую телеграмму (по-английски): "Выехали сегодня утром в 5. Мыслями всегда вместе. Великолепная погода. Надеюсь, чувствуете себя хорошо и спокойно. Много войск послано с фронта. Любящий нежно Ники".
   …В Бологом в свитском поезде стало известно, что в Любани стоят войска, которые могут не пропустить дальше… Общий голос был за то, чтобы ехать в Псков: там-генерал Рузский, человек умный и спокойный; если в Петербурге восстание, - он послал войска, если переворот - он вошел в сношение с новым правительством. Немногие говорили, что надо вернуться в Ставку.
   Воейков отправился к царю, разбудил его и сообщил, что на Тосну ехать рискованно, так как она занята революционными войсками.
   Поезда повернули назад.
   Генерал Иванов, проснувшись 1 марта часов в 6-7 утра, узнал, что его поезд находится на станции Дно, т. е., вместо 500 верст, прошел только 200. Комендант станции доложил, что в поездах, вышедших накануне из Петербурга, едет масса солдат в военной и штатской форме, что они насильно отбирают у офицеров оружие, и что выехавший начальник жандармского управления ничего сделать не может и просит содействия.
   В это время императорский поезд, без всяких задержек, двигался к станции Дно. Когда все проснулись, "о событиях старались не говорить, потому что это не особенно приятно было. Общее настроение было-испуг и надежда, что приедем в Псков, и все выяснится".
   Около 6 часов вечера поезд пришел в Дно.
   Генерал Мрозовский послал в этот день царю в Царское Село из Москвы следующую телеграмму: "Большинство войск с артиллерией передалось революционерам, во власти которых поэтому находится весь город".
   В Царское Село [14] приехал командированный Начальником Генерального Штаба (генералом Занкевичем) полковник Доманевский -для исполнения должности Начальника Штаба Иванова. Он сделал доклад Иванову о том, что "в распоряжении законных военных властей не осталось ни одной части" и "с этой минуты (т. е. с 12 часов дня, 28 февраля) прекратилась борьба с восставшей частью населения". Офицеры и нижние чины явились в Государственную Думу, полиция частью снята, частью попряталась, часть министров арестована, министерства могут продолжать работу, только "как бы признав" Временное Правительство. При таких условиях вооруженная борьба трудна, и выход представляется не в ней, а в соглашении с Временным Правительством, путем "узаконения наиболее умеренной его части". Среди восставших обнаруживались "два совершенно определенных течения" "одни примкнули к Думским выборным" и, оставаясь верными монархическому принципу, желали лишь некоторых реформ и скорейшей ликвидации беспорядков; "другие поддерживали совет рабочих", "искали крайних результатов и конца войны". До 1 марта Временное Правительство было хозяином положения в столице, но с каждым днем положение его становилось труднее и власть могла перейти к крайним левым. Поэтому, в настоящее время "вооруженная борьба только осложнит положение".
   На вокзале в Царском уже появились народные войска с пулеметами; говорили "если они перейдут на нашу сторону, побратаемся".
   Тем временем, придворные в Пскове суетились, "толкаясь из вагона в вагон". События развивались для них "все страшнее и неожиданнее".
   В 9 часов вечера в Псков приехали Гучков и Шульгин [15], уполномоченные Временным Комитетом Государственной Думы, в котором еще колебались между добровольным сохранением монархии с Другим лицом, на новых началах, и свержением царя и избранием новых политических форм. Предполагалось рекомендовать царю назначить только председателя Совета Министров и отречься в пользу сына, с регентством Михаила Александровича.
   Гучков сказал, что он приехал от имени Временного Комитета Государственной Думы, чтобы дать нужные советы, как вывести страну из тяжелого положения; Петербург уже всецело в руках движения, попытки фронта не приведут ни к чему, и всякая воинская часть перейдет на сторону движения, как только подышит Петербургским воздухом.
   "Поэтому, продолжал Гучков, всякая борьба для вас бесполезна. Совет наш заключается в том, что вы должны отречься от престола".
   Рассказав, как представители царскосельских воинских частей пришли в Думу и всецело присоединились к новой власти, Гучков продолжал: "Я знаю, ваше величество, что я вам предлагаю решение громадной важности, и я не жду, чтобы вы приняли его тотчас. Если вы хотите несколько обдумать этот шаг, я готов уйти из вагона и подождать, пока вы примете решение, но, во всяком случае, все это должно совершиться сегодня вечером.
   Царь, выслушав все очень спокойно, ответил: "Я этот вопрос уже обдумал и решил отречься".
   Гучков сказал, что царю, конечно, придется расстаться с сыном, потому что "никто не решится доверить судьбу и воспитание будущего государя тем, кто довел страну до настоящего положения".
   На это царь сказал, что он не может расстаться с сыном и передает престол своему брату Михаилу Александровичу.
   Гучков, предупредив, что он остается в Пскове час или полтора, просил сейчас же составить акт об отречении, так как завтра он должен быть в Петербурге с актом в руках. Этот текст, не навязывая его дословно, в качестве матерьяла, передали царю: царь взял его и вышел.
   Гучков, которому все предшествовавшие события не были известны, поразился тем, что отречение далось так легко. Сцена произвела на него тяжелое впечатление своей обыденностью, и ему пришло в голову, что он имеет дело с человеком ненормальным, с пониженной сознательностью и чувствительностью. Царь, по впечатлению Гучкова, был совершенно лишен трагического понимания события: при самом железном самообладании можно было не выдержать, но голос у царя как будто дрогнул только когда он говорил о разлуке с сыном.
   Царь вернулся и передал Гучкову переписанный на машинке акт с подписью "Николай".
   Гучков сказал, что Думский Комитет ставит во главе правительства князя Львова. Царь сказал, что он знает его и согласен, сел и написал указ Сенату о назначении князя Львова председателем Совета Министров. Царь согласился со словами Гучкова о том, что остальных министров председатель приглашает по своему усмотрению.
   Таким образом царь назначил председателя Совета Министров уже после того, как скрепил акт (отречения); но на следующее утро, когда Гучков и Шульгин вернулись в Петербург, на улицах уже были плакаты с перечислением членов правительства.
   8 марта, бывший император выехал из Ставки и был заключен в Царскосельском Александровском дворце.

Блок А. А. Последние дни императорской власти. М., 1921.
http://ldn-knigi.lib.ru/Rusknig.htm
(Проект: книги Леона и Нины Дотанов)


  [1] А.Д. Протопопов - думский деятель, монархист, октябрист, последний (с сентября 1916 года) министр внутренних дел Российской империи, ставленник царицы и Распутина.
  [2] Феликс Юсупов - из российских князей, был женат на племяннице царя, организатор и активный участник убийства Распутина.
  [3] Дмитрий Павлович - великий князь, член царской семьи, один из заговорщиков, организовавших убийство Распутина.
  [4] В.М. Пуришкевич - крайний монархист, один из создателей монархических организаций, депутат 2-й, 3-й,4-й Гос. Дум, организатор и активный участник убийства Распутина.
  [5] Б.В. Штюрмер - один из последних (январь-ноябрь 1916 г.) председатель Совета Министров императорской России, ставленник Распутина и императрицы.
  [6] М.В. Родзянко - дворянин, крупный помещик, предприниматель, один из основателей партии октябристов, председатель 4-ой Гос. Думы.
  [7] Г.Е. Львов - князь, крупный помещик, известный земский деятель, первый председатель Временного правительства.
  [8] 1917 года.
  [9] Земский и Городской союзы - общественные организации, созданные с целью объединить усилия органов местного самоуправления в организации и мобилизации тыла во время ведения войны.
  [10] М.В. Алексеев - начальник штаба Верховного главнокомандующего, один из организаторов отречения Николая II от престола.
  [11] Алексей, Ольга, Татьяна - царские дети.
  [12] 26 февраля 1917 года.
  [13] Николай Иудович Иванов - генерал, прикомандированный к Ставке, которому царь поручил подавить волнения в столице и который не справился с поручением, безнадежно опоздав.
  [14] В ночь с 1 на 2 марта 1917 года.
  [15] А.И. Гучков и В.В. Шульгин - думские деятели, монархисты, на которых Дума возложила задачу непосредственно организовать отречение царя.

к перечню
Hosted by uCoz