В это время император Александр умер. Война эта кончилась полной победой японцев. В начале царствования императора Николая II, как известно, японцы взяли весь Ляодунский полуостров и при заключении мира с Китаем выговорили себе различные, выгоды и главным образом - приобретение всего Ляодунского полуострова. […]
Князь Лобанов-Ростовский [1], как я уже прежде говорил, был человек очень образованный, он знал все, что касается Запада, Дальний же Восток его никогда не интересовал, и он ничего о нем не знал.
Не успел он получить пост министра, как война между Японией и Китаем кончилась известным Симоносекским соглашением. Соглашение это представлялось мне в высокой степени неблагоприятным для России, ибо Япония получала территорию на Китайском материке и благодаря этому приблизилась к нам в том смысле, что наши приморские владения, Приморский край прежде отделялся от Японии морем, а теперь Япония переходила уже на материк и завязывала интересы на материке, на том самом материке, где были и наши весьма существенные интересы, а потому возник вопрос: как же по ступить?
В то время вопросами Дальнего Востока занимался исключительно я. Государь император желал вообще распространить влияние России на Дальний Восток и увлекался этой идеей именно потому, что в первый раз он вышел, так сказать, на свободу поездкой на Дальний Восток [2]. Но, конечно, в то время у него никакой определенной программы не сложилось; было лишь только стихийное желание двинуться на Дальний Восток и завладеть тамошними странами. Поэтому мне в то время пришлось всесторонне обдумать: как же надлежит поступить по поводу заключенного договора между Японией и Китаем, по которому к Японии переходил весь Ляодунский полуостров. Я пришел тогда к заключению, которого держался все время, а именно, что России наиболее выгодно иметь около себя соседом своим сильный, но неподвижный Китай, что в этом заключается залог спокойствия России со стороны Востока, а следовательно, и будущего благоденствия Российской империи; поэтому мне стало ясно, что невозможно допустить, чтобы Япония внедрилась около самого Пекина и приобрела столь важную область, как Ляодунский полуостров, который в известном отношении представлял собой доминирующую позицию. Вследствие этого я поднял вопрос о том, что необходимо воспрепятствовать осуществлению указанного договора между Японией и Китаем.
Благодаря этому Его Величеству благоугодно было назначить совещание, которое имело место на временной квартире, занимаемой тогда недавно назначенным министром иностранных дел князем Лобановым-Ростовским.
[…] Я сказал, что Японии необходимо поставить ультиматум, что мы не можем допустить нарушения принципа целости и неприкосновенности Китайской империи, а потому не можем согласиться на тот договор, который состоялся между Японией и Китаем; конечно, согласие Китая на этот договор было вынужденным, так как Китай является стороной побежденной. Затем я сказал, что Японии, как стороне победившей, надо предоставить вознаградить свои расходы посредством более или менее значительной контрибуции со стороны Китая. Если же Япония на это не согласится, то нам ничего другого не остается делать, как начать активные действия; что теперь еще не время судить о том, какие активные действия предпринимать, но я того убеждения, что можно дойти и до бомбардировки некоторых японских портов.
Таким образом, в этом совещании было ясно формулировано и мое убеждение и какие средства я предлагаю для достижения этого моего мнения.
[…] В конце концов Государь согласился принять мое предложение, и князю Лобанову-Ростовскому поручено было привести его в исполнение. Нужно отдать справедливость князю Лобанову-Ростовскому, он это исполнил ловко: немедленно вошел в соглашение с Германией и Францией, которые изъявили согласие поддержать требование России; затем без промедления Россией был поставлен Японии ультиматум. Япония была вынуждена принять его и взамен Ляодунского полу острова потребовала значительную денежную контрибуцию. […]
Одновременно я вошел в сношения с Китаем и предложил услуги России по заключению займа. Конечно, такой большой заем не мог быть совершен Китаем только на основании кредита Китая, а потому Россия дала свою гарантию, т. е. что заем должен быть гарантирован таможенными пошлинами, затем вообще достоянием Китая, а в случае неисправности Китая Россия дала этому займу гарантию.
Кроме того, я же в сущности и совершал для Китая этот заем между парижскими банкирами на бирже; в этом займе принимали участие банк dе Paris et Pays bas, Credit Lyonnais, банкирский дом Готенгер; по этому делу представители этих домов, а именно Несгли и Готенгер, приезжали сюда, причем они просили меня, чтобы взамен той услуги, которую они мне делают по заключению займа, я помог им по расширению банковой деятельности в Китае со стороны французского рынка.
Вследствие этого по моей инициативе и по просьбе этих французских банкиров мной был основан Русско-китайский банк, в котором главное участие приняли французы. Сперва значительным акционером этого банка была и наша государственная казна, а в последнее время она в этом деле не принимает почти никакого участия. После несчастной русско-японской войны мы значительно потеряли наш престиж в Китае, и этот Русско-китайский банк, мной основанный, в котором принимали участие как французские банкиры и Россия, так и Китайская империя, которая сделала довольно значительный вклад, - после того как я ушел из Министерства финансов, и после того как произошла несчастная русско-японская война [3], - потерял в значительной степени под собой почву и в настоящее время соединен с Северным банком; таким образом, образовался новый банк, который называется Русско-азиатским банком.
[…] Когда наступило время коронования Его Величества, то все страны, как это принято в таких случаях, послали в Россию своих представителей; представители эти были большей частью или же лица царствующих домов, или же высшие государственные сановники. От Китая был послан Ли-Хун-Чан - это самый выдающийся деятель, занимавший в то время наивысший пост в Китае, так что отправление Ли-Хун-Чана на коронацию должно было обозначать особую благодарность Китая нашему молодому императору за оказанную им Китаю услугу в том смысле, что благодаря нашему Государю была спасена целость китайской территории, а потом благодарность за оказанную нами помощь в денежных делах Китая.
Между тем в то время наш великий Сибирский путь [4] уже подходил к Забайкалью, и появилась необходимость решить вопрос, как же вести его дальше. Весьма естественно, у меня родилась мысль вести железную дорогу далее напрямик во Владивосток, перерезывая Монголию и северную часть Маньчжурии. Этим достигалось значительное ускорение в его сооружении. При этом великий Сибирский путь являлся действительно транзитным мировым путем, соединяющим Японию и весь Дальний Восток с Россией и с Европой.
Весь вопрос заключался в том, чтобы достигнуть этой цели путем миролюбивым, основанным на взаимно-коммерческих выгодах. Этой мыслью я увлекался и посвятил в нее князя Ухтомского и имел случай докладывать об этом и Его Величеству.
Между тем в это время доктор Бадмаев [5] ездил к себе на родину к бурятам; он непременно желал вести дорогу прямо через Кяхту в Пекин, считая, что дорога, идущая на Владивосток, представляется второстепенной. Я, конечно, этой мысли никак не мог сочувствовать, так как, во-первых, я считал необходимым соединение нас с Владивостоком; во-вторых, я считал, и весьма основательно, что такая дорога в Пекин несомненно поднимет против нас всю Европу.
Между тем само проведение великой Сибирской дороги, по мысли императора Александра III, вовсе не являлось делом военно-политическим, а только экономическим, касающимся внутренней политики, а именно: с помощью этой железной дороги император Александр III желал достигнуть кратчайшего соединения одной из наших окраин - Приморской области с Россией. Иначе говоря, вся великая Сибирская дорога имела в глазах императора Александра III, а также и в глазах императора Николая II, только экономическое значение; значение в смысле оборонительном, а никак не наступательном; в особенности она не должна была служить орудием для каких бы то ли было новых захватов.
[…] Государь император поручил мне вести переговоры с Ли-Хун-Чаном, а поэтому князь Лобанов-Ростовский с ним никаких переговоров не вел, да он и не мог их вести с Ли-Хун-Чаном, так как в то время князь Лобанов-Ростовский решительно ничего не знал, да и не интересовался тем, что касалось нашей политики и наших вопросов на Дальнем Востоке.
Сначала Ли-Хун-Чан сделал мне официальный визит в доме Министерства финансов, потом я ему отдал этот визит, а затем мы с ним несколько раз виделись и вели политические беседы относительно улаживания взаимных отношений между Россией и Китаем.
При этом с первого же раза мне сказали, что при ведении переговоров с китайскими сановниками прежде всего никогда не надо спешить, так как это считается у них дурным тоном, надо все делать край не медленно и обставлять все различными китайскими церемониями.
И вот когда вошел ко мне Ли-Хун-Чан в гостиную, я вышел к нему навстречу в виц-мундире; мы с ним поздравствовались, очень низко друг другу поклонились; потом я его провел во вторую гостиную; и приказал дать чай. Я и Ли-Хун-Чан сидели, а все лица его свиты, также как и мои чиновники, стояли. Затем я предложил Ли-Хун-Чану, не желает ли он закурить? В это время Ли-Хун-Чан начал издавать звук, подобный ржанию жеребца; немедленно из соседней комнаты прибежали два китайца, из которых один принес кальян, а другой табак; потом началась церемония курения, которая заключалась в том, что Ли-Хун-Чан сидел совершенно спокойно, только втягивая и выпуская из своего рта дым, а зажигание кальяна, держание трубки, вынимание этой трубки изо рта и затем вставления ее в рот - все это делалось окружающими китайцами с большим благоговением.
Подобного рода церемониями Ли-Хун-Чан явно желал произвести на меня сильное впечатление. Я к этому относился, конечно, очень спокойно и делал вид, как будто я на все это не обращаю никакого внимания.
Конечно, во время первого визита я ни слова не говорил о деле. Мы только друг друга десятки раз расспрашивали: он о том, как здоровье Государя императора, как здоровье Государыни императрицы, как здоровье каждого из детей; а я расспрашивал, как здоровье богдыхана и вообще всех ближайших родных богдыхана. Так что в первый раз, в первое наше свидание, разговоры наши только этим и ограничились.
Затем, в следующее наше свидание, Ли-Хун-Чан ознакомился ближе со мной и, видя, что на меня, собственно, все эти церемонии не особенно действуют, начал говорить со мной нараспашку и уже более этих церемоний не делал. В особенности же мы с ним сблизились после, в Москве, где уже виделись друг с другом совсем попросту.
По поводу Ли-Хун-Чана я должен сказать, что мне в моей государственной деятельности приходилось видеть массу государственных деятелей, имена некоторых из них вечно останутся в истории, и в числе их Ли-Хун-Чана я ставлю на высокий пьедестал: это был, действительно, выдающийся государственный деятель, но, конечно, это был китаец с отсутствием всякого европейского образования, но с громадным китайским образованием, а главное, с выдающимся здравым умом и здравым смыслом.
Недаром поэтому он имел такое громадное значение в истории Китая и в управлении Китаем; в сущности Ли-Хун-Чан и управлял Китайской империей.
Вот я и начал говорить с Ли-Хун-Чаном о том, что мы оказали такую громадную пользу Китаю, что благодаря нам Китай остался цел, что мы провозгласили принцип целости Китая и что, провозгласив этот принцип, мы будем вечно его держаться. Но для того чтобы мы могли поддерживать провозглашенный нами принцип, необходимо прежде всего поставить нас в такое положение, чтобы, в случае чего, мы действительно могли оказать им помощь. Мы же этой помощи оказать не можем, пока не будем иметь железной дороги, потому что вся наша военная сила находится и всегда будет находиться в Европейской. России; следовательно, необходимо, с одной стороны, чтобы мы могли, в случае надобности, подавать войска из Европейской России, и, с другой стороны, чтобы мы могли подавать войска также и из Владивостока, А что теперь, - говорил я, - хоть мы во время войны Китая с Японией двинули некоторые части наших войск из Владивостока по направлению к Гирину, но по неимению путей сообщения войска эти шли так медленно, что не дошли до Гирина даже тогда, когда война между Китаем и Японией уже окончилась.
Наконец, для того чтобы комплектовать войска в Приамурской области, нам нужно оттуда возить новобранцев и туда их перевозить.
Таким образом, для того чтобы мы могли поддерживать целость Китая, нам прежде всего необходима железная дорога, и железная дорога, проходящая по кратчайшему направлению во Владивосток; для этого она должна пройти через северную часть Монголии и Маньчжурии; наконец, дорога эта нужна и в экономическом отношении, так как она подымет производительность и наших русских владений, где она пройдет, и также производительность тех китайских владений, через которые она будет идти. Наконец, дорога эта, вероятно, будет встречена без всякой злобы, - что и оказалось в действительности, - со стороны Японии, так как путь этот будет, в сущности говоря, соединять Японию со всей Западной Европой, а между тем Япония, как известно, еще ранее и уже давно приобщилась к европейской культуре, по крайней мере к внешней, во всей ее технической части, и, следовательно, дорога эта может быть встречена Японией только благожелательно.
Ли-Хун-Чан, конечно, ставил различные препятствия. Но из разговоров с ним я понял, что он на это согласится, если увидит, что этого желает наш император. Поэтому я сказал Государю, что было бы очень желательно, чтобы он увидел Ли-Хун-Чана. Государь принял Ли-Хун-Чана, но принял его почти частным образом, так как в то время об этом приеме совсем не говорилось в официальных органах; весь прием этот прошел незаметно. […]
Затем я видел Ли-Хун-Чана, и мы с ним обо всем условились и установили следующие начала секретного соглашения с Китаем:
1) Что Китайская империя разрешает нам провести железную дорогу по своей территории по прямому пути, из Читы к Владивостоку, но устройство этой дороги должно быть поручено частному обществу; Ли-Хун-Чан ни в каком случае не согласился на мое предложение, чтобы дорогу эту строила казна или чтобы эта дорога принадлежала казне и государству. Вследствие этого пришлось образовать общество Восточно-Китайской железной дороги, которое, конечно, было и до настоящего времени состоит в полном распоряжении правительства, но так как оно числится как частное общество и так как все частные общества находятся в ведении Министерства финансов, то служащие там не суть чиновники государственной службы, а или же они состоят на равном положении со служащими частных железнодорожных обществ, или же находятся в командировке в частном обществе Восточно-Китайской железной дороги, подобно тому, как инженеры путей сообщения, находящиеся в ведении Министерства путей сообщения, служат в частных железнодорожных обществах Европейской России.
2) Затем, что мы будем иметь под эту дорогу полосу отчуждения, необходимую для железнодорожного движения. В этой полосе отчуждения мы будем хозяевами в том смысле, что так как эта земля принадлежит нам, то мы можем там распоряжаться, иметь свой полицию, иметь свою охрану, т. е. то, что и образовало так называемую охранную стражу Восточно-Китайской железной дороги. Но количество земли, отчуждаемое под железную дорогу, будет столько, сколько это необходимо для эксплуатации железной дороги, и вот в этой полосе Россия, т. е., вернее, Восточно-Китайская железная дорога, является хозяином. Окончательное направление желез ной дороги будет определено по изысканию, но, во всяком случае, железная дорога будет проходить более или менее по прямому пути из Читы во Владивосток. Китай не несет никакого риска по сооружению и по эксплуатации этой дороги.
С другой стороны, мы обязуемся защищать китайскую территорию от всяких агрессивных действий со стороны Японии. Таким образом, мы вступаем в оборонительный союз с Китаем по отношению к Японии.
Вот сущность тех начал, относительно которых мы договорились с Ли-Хун-Чаном.
