Одна из важных составляющих экономической политики любого государства - таможенная политика. В этом направлении С. Ю. Витте продолжил и усилил протекционистскую политику, начатую его предшественником на посту министра финансов - Иваном Алексеевичем Вышнеградским. Политика эта привела к столкновению с Германией, о чём и идёт речь в отрывке из воспоминаний Витте.
   Разберитесь с тем, что такое протекционизм (если необходимо - воспользуйтесь словарями). В чём состояла описанная таможенная война? Каковы были цели сторон? Что получила Россия в итоге этой бескровной войны? Ответив для себя на эти вопросы, Вы без труда подготовите выступление в классе.
   Время выступления - 3-5 минут. Высшая оценка - 5 баллов. Оценивается не только содержательность изложения, но и яркость подачи. Слишком длинное выступление рассматривается как недостаток.

   Я уже говорил, что император Александр III положил основу нашей таможенной протекционной системе; что Вышнеградским был разработан, а в последний год его управления и введен, строго протекционный и систематический таможенный тариф, основы которого, конечно, со значительными изменениями, существуют и до настоящего времени.
   До того времени вся германская промышленность пользовалась в отношении потребления продуктов своей промышленности в России всевозможными льготами. Масса товаров проходила без всяких пошлин.
   Когда в последние годы царствования императора Александра II и в первые годы царствования императора Александра III начали уже делать попытки к установлению протекционных ставок в отношении чугуна, железа и некоторых продуктов из чугуна и железа, канцлером Германии был еще великий Бисмарк.
   На водах, кажется, в Карлсбаде или, может быть, в Мариенбаде, не помню, встретился Бисмарк с Гирсом [1] и обратил внимание Гирса на то, что вот это новое направление русской экономической политики не соответствует интересам Германии и вынудит Германию также принять меры в отношении установления протекционизма на сельские продукты и сырье.
   Я думаю, что то указание, которое сделал Бисмарк Гирсу в смысле угрозы, не было вполне правильно, ибо только, может быть, отчасти стремление России к введению протекционизма способствовало или, вернее, ускорило введение протекционизма в Германии, так как известно, что пошлины на сельскохозяйственные продукты в Германии были введены еще ранее и идея протекционизма на сельскохозяйственные продукты была гораздо более раннего происхождения. […]
   Между Россией и Германией торговых договоров не существовало; Россия и Германия или, вернее говоря, Пруссия, жили столь тесной жизнью вследствие династических отношений, что торговых договоров как будто бы и не требовалось.
   Как известно, Прусское королевство, а затем и Германская империя создались, можно сказать, наполовину усилиями России, и скованы значительными ручьями русской крови.
   При таких общеполитических отношениях вопрос о торговом договоре не поднимался. Вопрос о необходимости торгового договора был поднят уже после того, как была создана Германская империя. Когда на престол вступил Александр III, он повернул политические паруса по направлению к Франции [2].
   Германия ввела пошлины на сельскохозяйственные продукты и преимущественно на хлеб; мы, со своей стороны, ввели протекционный тариф, покровительствующий и имеющий в виду создать свою собственную национальную русскую промышленность.
   Таким образом, события экономической жизни двух государств как бы соответствовали и политическим течениям. Как политические, так и экономические отношения естественно привели наконец к необходимости установить формальные договорные торговые отношения, зиждущиеся на трактатах, а не на одних словах и обещаниях монархов и их министров, тем более, что всегда эти обещания и слова, коль скоро они исходили от русских, понимались немцами в самом широком смысле, а когда обещания исходили от пруссаков или от германцев, то они часто забывались или толковались ими в смысле ограничительном.
   Так или иначе, после того как Германия ввела пошлины на весь хлеб и вообще на сельскохозяйственные продукты, а мы установили в 1891 г. наш таможенный тариф, обе стороны были друг другом недовольны.
   Германия ввела двоякого рода пошлины на сельскохозяйственные продукты - пошлины максимальные и минимальные, т. е. одни пошлины более высокие, а другие менее высокие. Причем Германия заявила, что ко всем тем державам, с которыми она заключит торговые договора, к этим державам могут применяться пошлины минимальные, а к тем державам, с которыми не будет заключено торговых договоров, Германия будет применять максимальные пошлины.
   Так как Российская империя не имела с Германией торговых договоров, то к нам сразу применили пошлины максимальные. С другими державами уже имелись торговые договора, и, следовательно, к ним применялись минимальные пошлины. К тем же державам, с которыми и не имелись торговые договоры, но с которыми уже начали вести переговоры, - к этим державам Германия также не применяла максимальных пошлин, указывая на то, что уже ведутся переговоры и что уже предстоит заключение торговых договоров.
   Таким образом, в результате оказалось, что почти одна Российская империя была подвергнута максимальной пошлине.
   Легко себе представить, что если, положим, какая-нибудь страна, например Германия, взыскивает, скажем, с пуда хлеба 30 коп. (с каждого пуда хлеба в зерне, откуда бы этот хлеб ни шел), то это составит, конечно, некоторый урон для всякой страны, ввозящей туда свои продукты, а в том числе и для России. Но коль скоро такая пошлина взыскивается со всех стран, откуда бы этот хлеб ни шел, одинаково, то этот урон не столь еще чувствителен. Если, скажем, со всех стран взыскивается 15 коп. с пуда хлеба в зерне, а с русского - 30 коп., то такая мера несравненно тяжелее; она является более тяжелой, чем если бы со всего хлеба всех стран взыскивалось не 30 коп. с пуда, а, скажем, 60 коп. или 1 руб. Это было бы легче, нежели с русского взыскивается одна пошлина (максимальная), а с хлеба остальных стран - другая пошлина. Очевидно, такая мера - крайне резкая и боевая.
   Еще при Вышнеградском мы начали вести торговые переговоры, но эти переговоры все не ладились. Вели мы их, с одной стороны, через наше посольство в Берлине, а с другой стороны, вели их здесь, в Петербурге, через германское посольство.
   Но переговоры эти велись довольно безжизненно и неэнергично. […]
   Нашим послом в Берлине был граф Павел Шувалов, генерал-адъютант, хороший военный, отличившийся в последней турецкой войне 70-х годов. Очень светский, образованный человек и весьма хитрый, но хитрый в хорошем смысле этого слова, он имел русский характер и хитрость поляка, так как мать его была полька. Граф Шувалов был выдающимся послом, и его в Берлине как старый император Вильгельм, так и молодой император Вильгельм весьма любили и ценили.
   Граф Шувалов очень желал, чтобы состоялся торговый договор с Германией и чтобы при этом не произошло никаких столкновений. В этом смысле он делал все возможное. Относительно того, какими жертвами будет достигнут этот договор, он особенно в это не входил, да, вероятно, это не особенно и понимал, так как вопросы экономические и общегосударственные были от него довольно далеки.
   Для переговоров с Германией по поводу торгового договора в помощь нашему посольству был послан Василий Иванович Тимирязев, который был впоследствии министром торговли и промышленности, а ныне он состоит членом Государственного совета от промышленности и торговли.
   Василий Иванович Тимирязев дело, конечно, знал, так как он был вице-директором департамента торговли и мануфактур, и, конечно, мог вести переговоры, но только постольку, поскольку это соответствовало его характеру и уму, а по характеру, да и по уму он не способен был судить о предметах с надлежащей точки зрения. С другой стороны, Тимирязев всячески старался и стремился к тому, чтобы как-нибудь это дело уладить, чтобы этот договор состоялся, а именно вследствие этого немцы были крайне неуступчивы и желали достигнуть как можно более выгодного для них договора, не делая нам никаких соответствующих уступок
   Как я уже говорил ранее, они провели через рейхстаг таможенный тариф, по которому имелись двоякие ставки: ставки минимальные и ставки максимальные. Минимальные ставки были применены к большинству иностранных держав, конкурентам России, а России было поставлено нечто вроде ультиматума: или примите наши условия, тогда мы вам дадим те же самые минимальные ставки, которые мы даем другим странам, или же мы будем брать с вас максимальные ставки, причем надо иметь в виду, что минимальные ставки; хотя они и назывались "минимальными", были весьма существенны, а максимальные ставки были просто невозможны.
   При таком положении вещей я сразу понял, что при подобных условиях вести переговоры с пользой для нас будет невозможно. Поэтому я решил поступить твердо и резко и просил государя дать мне разрешение провести через Государственный совет два тарифа: существующий тариф признать за минимальный, а в другом тарифе, повышенном, повысить большинство ставок по предметам обрабатывающей промышленности, которые к нам ввозятся в Россию, на несколько десятков процентов, т. е. встать на такую точку зрения, на какой стоит Германия.
   Германия нам говорит: сделайте нам в вашем таможенном тарифе целый ряд самых существенных и больших уступок, тогда и мы к вам применим минимальный тариф. А раз мы проведем этот (русский) тариф, то мы поставим в свою очередь вопрос так: дайте нам минимальный тариф, и тогда мы будем применять к вам наш существующий таможенный тариф, который был недавно введен Вышнеградским, а в противном случае, если вы (т. е. Германия) не примените к нам минимальный тариф, то мы к вам применим новый максимальный тариф, повышенный против прежнего на несколько десятков процентов соответственно товарам по различным товарам различно.
   Государь император согласился на мое предложение и уполномочил меня сделать представление в Государственный совет.
   Как только я сделал представление в Государственный совет, сейчас же об этом, конечно, узнали все и всполошились.
   С одной стороны, восстал против этого министр иностранных дел Гирс, который видел в этом моем шаге нечто необычайное, потому что сделал я это без сношения и разрешения со стороны его, т. е. со стороны министра иностранных дел.
   С другой стороны, всполошились в Берлине, и граф Шувалов написал по этому предмету донесение, в котором он отнесся ко мне критически и предупреждал Петербург, что от предпринятого мною шага могут произойти различные дипломатические серьезные осложнения.
   Но император Александр III отнесся к этому так, как это соответствовало его твердому, прямому и верному характеру, а именно: он не обратил внимания на претензии Гирса, а что касается графа Шувалова, то он приказал дать ему знать, что он находит мои действия и вообще мое направление совершенно правильными и мне в этом деле вполне доверяет.
   В Государственном совете при проведении этого промышленного (двойного) тарифа я тоже встретил большие возражения. Боялись, как бы применение этого тарифа не повлекло за собою дипломатических, а затем, пожалуй, и военных осложнений.
   Но я, тем не менее, настаивал на этой мере и провел в Государственном совете этот повышенный тариф, причем я заявил в государственном совете, что если применю этот тариф, то сделаю это только в самой крайности; я надеюсь, немцы поймут, что невозможно вести переговоры на тех основаниях, на которых они вели их ранее. Если же они нам сделают соответствующие уступки, которые должны заключаться в том, чтобы применять к нам минимальный тариф и вообще сделать нам различные льготы, то и мы при этих условиях согласимся не применять повышенного тарифа; но с другой стороны, конечно, нельзя никоим образом допускать существенных понижений существующего тарифа.
   Когда этот двойной тариф был утвержден государем, я сделал соответствующее предложение Германии. В Германии, вероятно, полагали, что я не приведу в исполнение эту меру, проведенную мною через Государственный совет, а потому продолжали настаивать на своем.
   Тогда, видя их такое направление, я прекратил переговоры с Германией и в отношении всех германских товаров применил повышенный тариф, что их совершенно озадачило.
   В ответ на это они свой максимальный тариф на сельскохозяйственные продукты, который они держали по отношению нас, взяли да еще повысили. Тогда я сию же минуту свои повышенные ставки, с утверждения государя, еще значительно повысил.
   Таким образом, началась самая усиленная, беспощадная таможенная война.
   Я отлично понимал, что мы в состоянии гораздо легче выдержать этот бескровный бой, нежели немцы, потому что вообще в экономическом отношении мы гораздо более в состоянии снести, гораздо более выносливы, нежели немцы, так как всякая нация, менее развитая экономически и, кроме того, всякий экономический быт, менее развитый, при таможенной войне, конечно, менее ощущает потери и стеснения, нежели нация с развитой промышленностью и с развитыми экономическими оборотами.
   Как раз во время этой резкой таможенной войны, когда почти все наши экономические отношения с Германией прекратились, помню, летом был какой-то царский день, чуть ли не тезоименитство императрицы Марии Федоровны, 22 июля.
   В Петергофе был царский выход; все сановники, министры, фрейлины, вообще вся свита и великие князья - все съехались в петергофский большой дворец, где была обедня, потом молебен и выход.
   Когда я вошел в залу, то все от меня сторонились, как от чумы; всюду шли толки о том, что вот я благодаря, с одной стороны, своему неудержимому характеру, а с другой стороны, молодости и легкомыслию втянул Россию чуть ли не в войну с Германией, что началось это с таможенной войны, а так как Германия не уступит, то все это, несомненно, окончится войной с Германией, а затем и общеевропейской войной, и я буду, если уже и не есть, виновник этого бедствия.
   Я помню, что единственным, кто поддержал меня тогда, от меня не сторонился, был военный министр Петр Семенович Ванновский. Из министров Ванновский был чуть ли не единственный, который стоял на том, что необходимо проявить ту твердость и ту решительность, которые были проявлены мною, и что иначе мы будем находиться под постоянным гнетом немцев.
   Конечно, в это время императора Александра III хотели всячески запугать и унизить меня в его глазах. Но для каждого, знавшего характер императора Александра III, было вполне ясно, что попытки эти останутся бесплодными, да так оно в действительности и оказалось.
   Император в этой таможенной войне ни в чем мне не препятствовал, а, напротив, меня и все мои действия совершенно поддерживал.
   Сперва Германия заявила, что она прерывает с нами переговоры и, пока мы не уничтожим репрессивных мер, принятых нами по отношению к германской промышленности, она ни в какие дальнейшие переговоры вступать с нами не будет. Но вскоре же после этого Германия уступила и сама пошла на продолжение переговоров.
   Когда я увидел, что переговоры идут успешно, я отменил меру применения максимальных тарифов к германской промышленности, а они, в свою очередь, применили к нам их обыкновенный, т. е. минимальный, тариф, и в конце концов переговоры эти пришли к благополучному результату. […]
   Когда германское правительство уступило, то, нужно отдать справедливость графу Шувалову, он сознался, что был не прав, когда уверял и стращал государя, что таможенная война приведет к дипломатическому разрыву, что был прав я, когда утверждал и был уверен, что, наоборот, если мы покажем зубы, то Германия сразу смирится и начнет вести переговоры совсем в другом тоне. […]
   Как я уже говорил, это был первый торговый договор, заключенный между Россией и Германией. Договор этот между двумя великими соседними державами обнимал все торгово-экономические и политические интересы постольку, поскольку это касается торгово-экономических отношений.
   В рейхстаге встречались затруднения; полагали, что будут затруднения в утверждении этого договора, так как находили, что этот договор невыгоден для Германии.
   Но я должен сказать, что в течение всего времени переговоров германский император - молодой Вильгельм - вел себя чрезвычайно корректно в том смысле, что он, видимо, не желал разрыва с Россией, а так как почувствовал, что я не уступлю, государь мне доверяет и меня поддерживает, то он начал вести крайне примирительную политику и, надо отдать ему справедливость, в отношении германских сфер и в отношении рейхстага он влиял на них примирительно.
   Таким образом, в конце концов состоялся первый торговый договор между Россией и Германией, причем немцам пришлось сделать значительные уступки.
   Нельзя сказать, что торговый договор этот не был обоюдовыгоден; нельзя сказать, что Германия сделала большие уступки, нежели мы; договор вышел в отношении обеих держав довольно справедливый. Но для Германии договор этот представлял собою полное разочарование, так как она никогда не думала встретить с нашей стороны такой отпор и никогда не полагала, что ей придется сделать все те уступки, которые она сделала, а затем согласиться только с теми уступками, которые мы со своей стороны сочли возможным ей сделать. Она думала, что получит торговый договор значительно более выгодный для себя, и с этой точки зрения первый торговый договор представлял для Германии громадное разочарование. […]
   Этот торговый договор с Германией послужил затем основанием для всех наших последующих торговых договоров с различными государствами. Все эти договоры были заключены мною, когда я был министром финансов, но основным пунктом для нас был торговый договор России с Германией, точно так же, как для Германии, основным торговым договором был торговый договор 1894 года между Россией и Германией.

  [1] Гирс Николай Карлович (1820-1895). Министр иностранных дел России в 1882-1895 годах. Известен как сторонник союза с Германией и Австро-Венгрией.
  [2] Союз трёх императоров, действовавший при Александре II, постепенно распался на протяжении 80-х годов. С конца 80-х Франция, вместо Германии, стала основным зарубежным кредитором России.